Теоретическая философия как наукоучение занимается исследованием знания. При этом главным предметом ее интереса выступает не знание отдельных наук, а знание, взятое как таковое, как самостоятельная и простая сущность. Наукоучение согласно своему замыслу и должно, прежде всего, ответить на вопрос: что есть знание как таковое.

Взятое в этом аспекте знание двойственно в своем понятии. Эта двойственность непосредственно проявляется в двусмысленности употребления термина "знание". С одной стороны, под "знанием" понимают непосредственное знание, непосредственное постижение вещного в процессе видения, слышания и т.д. Причем, поскольку в чувственном восприятии сознание не обладает собственным содержанием, отличным от

содержания, разворачивающегося перед ним мира, и в то же время отличает себя от него, то знание выступает здесь как многообразное содержание мира, а не содержания самого сознания. В этом смысле картина мира, данная в чувственности, и есть "знание" в первом смысле слова. Сознание здесь пусто и относится к знанию только постигающе.

С другой стороны, "знание" есть Знание сознания (Знание с заглавной буквы), есть содержание наших мыслей и представлений, есть то, чем мы обладаем, что приобретено нами благодаря интеллектуальному усилию, опыту сознания относительно первого, непосредственного знания. Знание в этом смысле есть то, что составляет содержание всех отдельных наук.

Это двусмысленность "знания" не есть результат неправильного или, как можно подумать, недифференцированного словоупотребления, но отражает двойственность самой сути дела - возможность познания как такового. Знание в своей непосредственности лишено истины, многообразно запутано в своем содержании, непостоянно и текуче. Чтобы оно обрело для сознания смысл и порядок необходима предварительная работа по освоению и усвоению существенности предоставляемого многообразия. Но эта работа сознания лишает знание своей непосредственности и организует его согласно порядку понятия. Такая деятельность сознания и есть процедура познавания или познание. Очевидно, что возможность познания, т.е. усвоение непосредственного знания в Знание конкретных наук, возможно только при наличии исходной двойственности.

Приведенное различение есть только предварительный набросок экспликации понятия. Его более строгое феноменологическое прояснение требует тщательной работы со всеми возможными смыслами, в которых употребляются слова, термины. Недостаточно указать значение понятия, необходимо объяснить и предупредить все возможные отклонения смысла при его понимании. Для того чтобы осуществить этот план во всей его полноте, необходима пространная дискурсивная работа "с", "около", "вокруг" понятия, работа одновременно историко-философская, лингвистическая, метафизическая. В рамках нашего исследования такое углубление в материал было бы неоправданным отклонением от темы, ограничимся только некоторыми комментариями.

Простая сущность знания состоит в том, что всякое знание есть знание о предмете. Уже в этом определении имеется налицо различие между предметом и знанием о нем. На первый взгляд это различие кажется только словесным различием, различением языка, а не самой сути дела, различением, вызванным скорее несовершенством средства передачи истинного. На деле, однако, этими оговорками нельзя ограничиться. Относительно всякого вербального различия необходимо дать себе отсчет, насколько оно обосновано фактически. Такая предосторожность тем более не кажется излишней, поскольку организация естественного языка не защищена от такой тривиальной логической ошибки как "подмена понятия". Кроме того, требования, которые предъявляются к научной стороне содержания, не позволяют такой стилистической вольности, которая бы совершенно не заботилась бы о ясности и однозначности изложения. Язык есть всегда только средство и поэтому до определенной степени языковые формы произвольны в отношении изложения содержания. Чтобы однажды не стать игралищем языковых игр, необходимо постоянно контролировать языковые ходы и либо давать им возможность наполняться смыслом фактичности, либо пресекать неоправданные ходы мысли, спровоцированные языком. Итак, в свете сделанных замечаний попытаемся понять, что может означать инспирируемое языком отличие знания о предмете от самого предмета.

Поскольку для сознания все есть знание, то указанное отличие предмета от знания о нем можно понимать либо в трансцендентальном смысле как различие знания и бытия (Кант), либо имманентным образом - как различие самого знания (Гегель). Кант сразу начинает с того, что ставит непреодолимую грань между возможностью познания (феномены) и непознаваемой реальностью (вещи сами по себе). Такое допущение Кантом непознаваемых вещей-в-себе по ту сторону знания оправдано в том смысле, что знание понимается им как продукт деятельности сознания. В созерцании активность сознания выражается в формировании пространственности и временности картины мира, в рассудке как синтетическая деятельность понятий. Таким образом, согласно Канту, знание есть только человеческое знание, поскольку фактически обусловлено организацией его познавательных способностей. Гегель проводит более последовательную линию рассуждения. Если человек не может выйти из круга своей субъективности и в этом смысле гипотетическое допущение чего-то потустороннего знанию тщетно, то всякий опыт сознания происходит внутри знания и различения, которыми оно пользуется для выражения своей истины, есть внутреннее различение самой тотальности знания. С одной стороны, знание есть знание о предмете, с другой стороны, сам предмет есть некоторое знание. Тотальность знания у Гегеля и Фихте обусловлено именно таким

пониманием.

С двойственным характером знания тесно связано и двойственное понимание истинного. Знание, которым мы обладаем должно быть проверено относительно его правильности или неправильности. Такая проверка предполагает наличие критерия правильности или истинного в первом смысле. В то же время, правильное знание, или знание, соответствующее критерию есть истинное во втором смысле. В классической философии принято считать "истиной" знание, проверенное опытом, т.е. истинное во втором значении (корреспондентная теория истины). В современной философии, начиная с феноменологии, истину также используют и в первом значении (например, истина как непотаенность у Хайдеггера).

Начиная с Декарта, философия отчетливо ставит проблему обоснования истинности нашего знания. Декарт формулирует ее в рамках методически проводимого сомнения. Всякое знание нуждается в проверке и в этом смысле не является окончательным для нас, раз и навсегда истинным. И это не потому, что нет истины, а в силу самой возможности сомневаться во всяком знании. Человек обладает свободой не признавать истинным что бы то ни было. Оборотной стороной этой свободы является возможность заблуждения, ошибки. Декарт, прежде всего, отмечает три их вида: обман чувств, иллюзия сна, ошибки в математических доказательствах и самоочевидных основоположениях. Правда, все эти виды ложного можно исправить, как выясняется позже, используя критерий ясного и отчетливого представления. Однако, кроме этого, Декарт еще допускает возможность ошибки принципиального характера. Быть может Бог, всемогущий, создавший нас, рассуждает он, пожелал "сотворить на нас такими, чтобы мы всегда заблуждались"(1,315). Сам Декарт этот аргумент не развивает, а ссылается в своем месте на правдивость Бога (1,325). Принципиальную непознаваемость истинного мира (мира как он есть сам по себе или, точнее говоря, для Высшего Существа) развивает в своей главной "Критике" Кант. Согласно нему все, что доступно нашему познанию - мир явлений и в принципе невозможно "проснуться" от иллюзии явления к истинному миру в силу самого устройства природы человека. Для этого Канту не нужно предположение о боге как "коварном обманщике". Сам человек, в силу формообразующей активности своих способностей чувства и мышления, не оставляет себе шансов созерцать истинный мир.

Вернемся к сомневающемуся мыслителю. Если опустить рассуждения Декарта о Боге, то получится, что критерием истинности представлений является ясность и отчетливость восприятия (1,326). Ссылка на такой критерий, возможно, может развеять иллюзию сна или обман чувств, но вряд ли исправит ошибки в математических доказательствах. В чем же тогда сомневается Декарт? Понятно, в каком смысле можно сомневаться в чувственных вещах. То, что кажется сейчас одним, впоследствии, на опыте, может оказаться совсем другим и даже, увы, оказаться иллюзией сна. Таким образом, сомнение в чувственных вещах есть нечто простое, а именно - сомнение в их реальности, в их бытии. Очевидно, в другом смысле сомневаться можно в математических доказательствах и в самоочевидных основоположениях (вечных истинах), ведь они не имеют "никакого бытия за пределами нашего сознания" (1,333) и, следовательно, сомневаться в них значит не что иное, как сомневаться в их правильности.

Итак, мы имеем три позиции - достоверность чувства, знание и достоверность самого себя. Достоверность относится к характеристике данности. Знание характеризуется понятием истинность. Чувство достоверно, но может быть неистинным, например, данность во сне или в иллюзии, галлюцинации. Знание может быть истинным или неистинным в зависимости от проверки его бытием. Также говорят о достоверности знания, но не в смысле познания или отношения сознания и мира. Знание может быть достоверным или недостоверным в смысле трансляции его от одного субъекта к другому, то есть только соотношении знания и знания – того, что однородно по природе. Таким образом, в повседневном словоупотреблении достоверность есть вопрос передачи знания от одного эмпирического сознания другому, в этом смысле знание может быть «недостоверно», если при передаче есть основания не доверять посреднику. В этом смысле мы сомневаемся в точности передачи. Вопрос об истинности самого знания здесь не стоит. Чувство же мы не можем проверить, поскольку оно является последним источником. По этому вопросу смотри мою работу «О метафизической непознаваемости нашего тела». В тоже время чувство имеет мир во всей его полноте, оно еще ничего не упустило из его бесконечного многообразия и постигает его во всей наличной полноте. Именно поэтому в целях точности и строгости употребления терминов в философии не говорят о достоверности знания, поскольку в ней не идет речь о намеренном введении в заблуждение.

В противоположность достоверности, истинность есть вопрос соотношения разнородного - одного, знания, относительно которого решается вопрос о его истинности, и другого – бытия, реальности. В этом смысле, говорят об опыте и о критерии истинности. Достоверность чувства еще ничего не упустило от предмета, имеет его во всей полноте и здесь нечего сравнивать. Неистинность чувства есть другая неистинность, чем неистинность знания. Неистинность чувства относится к состоянию неистинности конкретного эмпирического сознания. У Декарта мы наблюдаем также возможность неистинности, сомнительности математических и логических доказательств. Каким образом здесь говорят о трансляции истинности? Скорее это опять же вопрос словоупотребления, поскольку истина и ложь в логике и математике имеют значение внутренней согласованности знания и избегания неправильности суждений.

У Декарта сомневаться можно в достоверности чувства и истинности знания, но нельзя сомневаться в достоверности самого себя. Последнее есть такая достоверность, которая является одновременно истинной. Отталкиваясь от первой истины, Декарт ставит критерий истинности остального знания как ясность и отчетливость.

У Гегеля достоверность и истина четко различаются. Истиной чувственной достоверности является простое «есть», или бытие вообще. То, что подразумевает сознание в качестве истины в чувственной достоверности, теряется в опыте, проверки того, что сознание знает об этом. Здесь различается знание и предмет, знание как бытие для сознания и бытие в себе, или само по себе. Знание непосредственное и знание присвоенное - того, что имеет отношение к истине, т. е. независимости от сознания (т. е. того, какое именно эмпирическое сознание знает). Поскольку речь идет о чувстве, то вопрос о множественности эмпирических сознаний корректен.

Достоверность самого себя есть такое знание, которое одновременно непосредственно и опосредованно самим собой, присвоено и дано одновременно в одном акте.

Вопрос о воле. Чувство достоверно, так как дано без участия и произвола воли, или его участие минимально. (Внешнее управление чувством). Достоверность самого себя как источника воли вообще.

У Хайдеггера истина предстает как бы в новом свете как алетейя, истина как раскрытость, как обнаружение и выведение на свет сокрытого, в противоположность истине как проверенного опытом знания. С одной стороны, истина как очевидность, с другой - вопрос идет о расширении знания.

1. Рене Декарт, Сочинения в двух томах. Т.1. М., 1989.