По словам философа и логика С.Л.Катречко, онтологии типизированы на: 1. [Вещную] Аристотеля: мир состоит из вещей; 2. [Атрибутивную] Платона: мир состоит из свойств («идеи»); 3. [Отношений] Витгенштейна: первичны отношения, например единая теория поля, рассматриваемого как «субстанция».

/

Дескрипции эти, однако, не стоят и выеденного яйца. Во-первых, онтологии "даны", следовательно "ущербны", - ведь то, что не "взято", не пребывает в существе своей сути, поскольку не трансцендирует из-себя для "другого". Иное дело со-работничество, когда, флиртуя, вещь показывает плечико уму. Мир "мирится", - бытийствует/ничтожится параллельно, порознь или одномоментно с инстанцией "буквы" в бессознательном. Онтология - соглядатайство и со-бытие пропозиции и прессупозиции, творца и твари. Во-вторых, употребив термин "событие" как "со-бытие", т.е. как некое со-полагающее единство вещей, фактов и предложений, Сергей Леонидович не ввёл новообразованное понятие в "языковую игру". И опять же в его понимании "со-бытие" - это некая "данность", некое наследство, которое свалилось как снег на голову, но не дело рук бытия и ничто, а также ума, который выпестован обоими, но пребывает в средостении, субстантивно не принадлежа ни тому, ни другому. Не признавая негативной онтологии, т.е. следуя по стопам Аристотеля, выдвинувшего запрет мыслить не-сущее и сущее одновременно, в одной и той же парадигме (Met., 1006a30), приняв догмат Стагирита, что не-сущее – есть мышление, спотыкающееся, когда оно ложно, и поднимающееся с колен, когда – истинно, а вовсе не мир, простирающийся за пределами умопостигаемого: τὸ δὲ ὡς ἀληθὲς ὄν, καὶ μὴ ὂν ὡς ψεῦδος, ἐπειδὴ παρὰ σύνθεσίν ἐστι καὶ διαίρεσιν (Met., 1027b15-20), - так вот, уверовав во всё это, мысль С.Л.Катречко оступилась о саму себя и рухнула под тяжестью онтологических обязательств, - так Крис Кельвин в "СОЛЯРИСЕ" Андрея Тарковского, попав на станцию, спотыкается о болтающийся шнурок, а по сути - о своё "бухгалтерское мышление))))

/

Как же вправить вывих в стопе, из-за которого мысль драгоценнейшего С.Л Катречко, хромает на обе ноги? Во-вервых, вернувшись к "Трактату", укажем, что и сам Витгенштейн ошибочно полагал, исходя из линейной физики Ньютона, что "онтологии" даны субъекту, что вещи каузативно указывают друг на друга, и что ум, увязывая их, производит факты. Но, даже если и предположить, что факты порождены инстанцией "буквы" в бессознательном, то [со-бытиями] факты становятся в результате "со-жительства" или "свального греха" бытия-ума-небытия. Витгенштейн топчется у порога негативной онтологии, но так и не осмеливается постучаться в дверь.

/

«О чём невозможно говорить, о том следует молчать» (Людвиг Витгенштейн). Этим фрагментом завершается «логико-философский трактат», но весь corpus текста, по сути, сводится к одному слову: молчи. Но о чём следует молчать? Что значат слова «о чём», «невозможно», «говорить», «следует», «молчать»? В какой степени это предписание, а в какой - констатация бессилия речи исчислить предикаты объекта (язык), так и не ставшего предметом (дискурс о невыразимом).

/

О чём невозможно сказать? Очевидно, о том, что не вертится на кончике языка, точнее – не взбирается ни на кончик языка, ни на кончик пера: о мышлении. И в самом деле, мысль – то, что нельзя объективировать, что всегда - прессупозиция, а не пропозиция. Идея Витгенштейна предельно ясна: невысказываемое/невыразимое не следует облекать в дискурс, но о нём следует мыслить, т.е. чтобы понять небытийствующее, то, что не обзавелось субстратами, cубъектами, предикатами, нужно небытийствовать самому, - пребывать в существе молчания, вопрошая об утаённом. Следует разговорить косноязычие (инкогерентность) речи, бухнувшейся в обморок перед глубиной пропасти, которую вырыл ум, разведя по обе стороны длительность и мысль. Высказывание о существе мысли «есть» мысль, которая, однако, не обнаруживает ни себя саму, ни свой предмет. Мысль о мысли не может быть помыслена по причине своего отсутствия и в мире, и в дискурсе. Надеясь, что, как слепой, выстукивающий улицу, он извлечёт из нечто, спелёнатое ничто, Витгенштейн признал неудачу. Его трактат – попытка хирурга, которому в его летний отпуск пришлось оперировать на ресторанном столике, превратить в ланцеты и зажимы столовое серебро. Но инструменты оказались не подходящими. И Витгенштейн отложил операцию. По словам Рассела философ: «многоречиво распинается о том, что не выразить в словах, тем самым намекая скептикам, что, вероятно, в доме, где обитают языки, существует какая-то потайная дверца, запасный выход» (What causes hesitation is the fact that, after all, Mr Wittgenstein manages to say a good deal about what cannot be said, thus suggesting to the sceptical reader that possibly there may be some loophole through a hierarchy of languages, or by some other exit) (Wittgenstein L. Tractatus Logico-Philosophicus / Introduction by Bertrand Russell. —London, 1922)

/

Дихотомию-антиномию «сказать/показать» киногения снимает в свою пользу. Ведь плёнка говорит о невозможном косвенным образом, - указывая на существенное в объекте, и не давая ему объективирующего определения, которое, вероятно, не способно, как предупреждал Фреге, различить объект и функцию. И в самом деле, различие это нельзя выразить в речи, но можно продемонстрировать работой этих выражений, указывающих пальцем на объекты (имена) и отношения (предикаты). Даймонд [7] 7. Diamond C. Throwing away the ladder: how to read the «Tractatus» // The Realistic Spirit. Wittgenstein, Philosophy, and the Mind. — Cambridge, Mass.: Mit Press, 1991. — P. 179–203.

/

Итак невыразимое/немыслимое существует и это несмотря на утверждение Витгенштейна: то, что выходит за пределы логики, не может быть помыслено и высказано (5.61). Однако, ставя себе целью демонстрацию невозможности метафизики (6.54), Витгенштейн лишь расширил её границы. Мысль, которую нельзя ни помыслить, ни выразить, - есть ничто. А поскольку нет предложений, которые бы не нуждались в уяснении/до-уяснении, то и вопрос о существовании как таковом отдан на откуп языку. Наделённый божественными прерогативами (карать и миловать сущее/не-сущее), язык у Витгенштейна сам решает - какие семантические значения вкладывать в глагол-связку «есть», а каким – от ворот поворот. Так прилагательное, расположенное по обе стороны от связки «есть»: сущее [есть] «сущее»; не–сущее [есть] «не–сущее»; сущее и не–сущее [есть] «обоюдное», возводятся языком в ранг бога. И в самом деле, метаморфоза, ставящая на котурны метафизики служебную, казалось бы, часть речь, имманентна дискурсу с его внутренним априоризмом. К тому же опыт показывает, что квантор существования «есть», или, как его ещё называют, экзистенциальный квантификатор, обладает неуживчивым характером и вовсе не так безобиден, как кажется. Обозначаемый символом логического оператора ∃ (англ. exist – существовать), он «растождествляет» понятие, видоизменяет внутреннюю форму слова, вносит сумятицу (хаос) в речевую норму. Возникает эффект, когда слово, стоящее плечо к плечу с квантором, обнаруживает «инаковость», точно что–то, томящееся внутри его формы, вытолкнуло наружу означаемое, о котором означающее и понятия не имело. Не потому ли из–за квантора «есть» поломано столько копий, что в основе его лежит презумпция «самонаправленной (vectrice d’elle–même) свободы» как окрестил абсолютное знание, прошедшее через горнило философии тождества Шеллинга, Габриэль Марсель [Марсель: 75]. Габриэль Марсель. (2012) О смелости в метафизике. Санкт–Петербург. «НАУКА». С.75. И только в «философских исследованиях» своеволие языка унимает жизнь, диктующая свои правила.

/

Любые пропозиции философии можно выразить с помощью киногении. Язык киногении точен, ясен как язык математики, и при этом он остаётся в поле общеупотребительной лексики.

/

Зримость и однозначность предложений (пропозиций) в киногении делает бессмысленным большинство терминов метафизики, чьи означающие и означаемые в виду речевых аберраций сами нуждаются в уяснениях/доуяснениях. Скажем «Grip (job) - чёрный флажок на штативе, перекрывающий поток света на съёмочный объект, есть инстанция «редактора» в бессознательном, то, что регулирует давление события/факта на интенциональность, чтобы ни излишняя тень (недоэкспонирование), ни излишний свет (переэкспонирование) не лишали ум явления, которому не суждено стать предметом усмотрения/узрения.

/

Киногения делится на то, что в кадре, и то, что за кадром, что топчется, переминаясь с ноги на ногу где-то рядом, отбрасывая в кадр лишь тень своего присутствия. Эта тень, по силуэту которой плёнка опознаёт существо невыразимого/невпредставимого, есть – киноречь.

/

Мир – «тень», отбрасываемая в кадр непредставимым/невыразимым. Киногения – исследует мир по рисунку тени, попавшего в кадр ничто. «Тень» имеет тавтологический, парадоксальный и информативный аспект. "Тень" не дана абсолютно и тотально определённой, она колеблется под воздействием света уясняющего/доуясняющего ума, - таково положение вещей (Sachverhalten).

/

«Тенью» Мiра очерчены со-бытия, имеющие место, случающиеся, но не в следствии каузации/казуации. Киногения фиксирует на плёнку непредставимое/невыразимое - то, что выталкивает в драматургию сюжеты (пропозиции). Со-бытия выводят сущее/не-сущее из "тени" на свет. Мир - соглядатайство (тринокуляр): бытия-ума-небытия.

/

Таким образом, говоря, что «Мир — совокупность Фактов, но не Вещей» (1.1), Витгенштейн наделяет действительно-сущим не отдельно взятую вещь, но вещь, соединённую с другой вещью каузативно, т.е. - факт. Но скорее Мiр — совокупность со-бытий: фактов, установленных киногенией, которая имеет дело с «тенями», отброшенными в кадр (положение вещей (Sachverhalten), попавшими на плёнку (уяснение), чтобы удостоверить наличие того, что незримо присутствует за камерой – предложение (пропозиция), которое не нуждается ни в уяснении, ни в доуяснении...

/

Отсюда, ничего нет: ни бытия, ни ничто, ни обоюдного, включая и мысли об антиномиях, поскольку иное потребовало бы обоснования, о которое сломала зубы Трудная проблема сознания (англ. hard problem of consciousness) Д.Чалмерса. Но автор уже предложил австралийцу "Бритву Кузина", чтобы привести в порядок его пред-нобельский dress code. Это лезвие призвано срезать жировые складки с ума. Его девиз: сознание есть поли–субстратный–поли–субъект или поли–субъектный–поли–субстрат, для обоснования чего мной выдвинуты три фундаментальных требования: принцип субстратной недостаточности; принцип субъектной недостаточности; принцип предикативной недостаточности, смысл которых - сознание нельзя свести ни к каким субстратам-субъектам-предикатам. Ибо сознание есть притворно-сущее, - то, что обретается на кромке Сциллы (бытие) и Харибды (ничто). Таким образом, дорогу к ничто, где мысль у себя дома, ещё только предстоит проложить.