Мы могли бы в совершенстве изучить сознание животных, так как мы в состоянии конструировать его простым устранением некоторых свойств нашего сознания. Однако в сознание животных вторгается, с другой стороны, инстинкт, который у всех животных более развит, чем у человека, а у некоторых доходит до художественного влечения. Животные обладают рассудком, не имея разума, следовательно, у них есть наглядное, а не абстрактное познание: они правильно воспринимают и схватывают даже непосредственную причинную связь, а высшие животные — даже некоторые звенья ее цепи, но они не мыслят в собственном смысле этого слова. Ибо у них отсутствуют понятия, т. е. абстрактные представления. Ближайшим следствием этого является отсутствие настоящей памяти, которое характерно даже для самых умных животных, и именно этот недостаток главным образом обосновывает различие между их сознанием и сознанием человека. Ведь полная осмысленность зиждется на ясном осознании прошлого и возможного будущего как таковых и в связи с настоящим. Необходимая для этого подлинная память является, следовательно, упорядоченным, связным, мысленным воспроизведением прошлого, а таковое возможно только благодаря общим понятиям, в помощи которых нуждается даже совершенно индивидуальное, если мы хотим восстановить его в его прежнем порядке и связи. Ибо обозримое множество однородных и похожих вещей и событий нашей жизни не позволяет нам иметь непосредственное, наглядное и индивидуальное воспоминание о каждом отдельном случае для этого не хватило бы ни сил самой обширной способности к воспоминанию, ни нашего времени; поэтому все это можно сохранить, только подводя под общие понятия и сводя таким образом все к сравнительно немногим положениям, которые и дают нам постоянную возможность иметь в своем распоряжении упорядоченную и удовлетворительную картину нашего прошлого. Только отдельные сцены прошлого мы в состоянии представлять себе в созерцании, но время, которое с тех пор протекло, и его содержание мы сознаем только абстрактно, с помощью понятий о вещах и чисел, замещающих дни и годы вместе с их содержанием. Способность воспоминания у животных, как и весь их интеллект, напротив, ограничена наглядным и состоит прежде всего только в том, что возвращающееся впечатление заявляет о себе как об уже бывшем благодаря тому, что созерцание, относящееся к настоящему, освежает след более раннего; воспоминание животных поэтому всегда опосредовано тем, что реально дано в настоящий момент. И именно поэтому оно вновь возбуждает те самые ощущения и настроения, которые вызвали прежнее явление. Потому-то собака узнает знакомых, различает друзей и врагов, находит однажды пройденный путь, дома, в которых она была, и при виде тарелки или палки сейчас же приходит в соответствующее настроение. На использовании этой способности наглядного воспоминания и необыкновенно сильной у животных силе привычки основаны все виды дрессировки: она поэтому так же отличается от человеческого воспитания, как созерцание от мышления. 

Да и мы в отдельных случаях, когда нам отказывает настоящая память, ограничены одним только чисто наглядным воспоминанием, что и позволяет нам на собственном опыте измерить разницу между первой и вторым; так бывает, например, при взгляде на человека, который кажется нам знакомым, но относительно которого мы не можем припомнить, где и когда мы его видели; точно так же при посещении местности, в которой мы бывали в раннем детстве, т. е. тогда, когда разум еще не был развит, и которую мы поэтому совершенно забыли, мы ощущаем все-таки впечатление настоящего как впечатление чего-то уже бывшего. Такой характер имеют все воспоминания животных. Но у наиболее умных животных эта чисто созерцательная память возвышается до известной степени фантазии, которая, в свою очередь, оказывает ей помощь и благодаря которой перед собакой, например, проносится образ отсутствующего хозяина, возбуждая в ней тоску по нему, и собака, если хозяин долго не приходит, начинает всюду искать его. На этой фантазии основываются и сновидения у животных. Их сознание, таким образом, это простая последовательность моментов настоящего, каждый из которых не присутствует, однако, до своего наступления как будущее, а после своего исчезновения — как прошлое, что служит окончательным признаком человеческого сознания. Вот почему животные в конечном счете меньше подвержены страданию, нежели мы: они не знают других страданий, кроме тех, которые непосредственно приносит с собой настоящее. А настоящее непротяженно, между тем как будущее и прошедшее, заключающие в себе большинство причин наших страданий, обладают большой протяженностью, и к их действительному содержанию присоединяется еще и чисто возможное, отчего желанию и страху открывается необозримое поле; между тем животные, не зная тревог прошлого и будущего, спокойно и радостно наслаждаются всяким, даже только сносным моментом настоящего. Очень ограниченные люди в этом отношении приближаются к ним. Кроме того, страдания, которые относятся исключительно к настоящему, могут быть только физическими. Даже смерть животные, собственно говоря, не ощущают: узнать ее они могли бы только тогда, когда она приходит, но тогда их уже нет. Таким образом, жизнь животного — сплошное настоящее. Оно проживает жизнь, не осмысляя ее, всецело растворяется в настоящем; впрочем, огромное количество людей тоже живет, очень мало задумываясь. Другое следствие указанного свойства интеллекта животных — это тесная связь между их сознанием и окружающей их средой. Между животным и внешним миром не стоит ничего, между нами и этим миром всегда стоят еще и наши мысли о нем, и они часто делают нас для него, или его для нас недоступными. Только у детей и очень грубых людей этот фасад становится иногда столь тонким, что для того, чтобы знать, что происходит в них, надо только видеть, что происходит вокруг них. Вот почему животные не способны ни на умысел, ни на притворство; они ничего не скрывают. В этом отношении собака относится к человеку так, как стеклянный кубок к металлическому, и это в значительной мере способствует тому, что мы так ценим собаку: для нас это великое наслаждение — видеть в собаке явное и открытое выражение всех наших склонностей и аффектов, которые мы столь часто скрываем. Вообще, животные как бы всегда играют с раскрытыми картами; вот почему мы с таким удовольствием наблюдаем за их поступками и поведением — все равно, принадлежат ли они к одной или к разным породам. Какая-то печать невинности характеризует их поведение, в противоположность человеческим действиям, которые благодаря появлению разума, а с ним и осмысленности, отдалились от невинности природы. Но поэтому они всегда носят на себе печать предумышленности, отсутствие которой, а тем самым и зависимость от минутного импульса составляет основной признак любого действия животного. На умысел, в подлинном смысле этого слова, не способно ни одно животное: принимать намерение и осуществлять его — привилегия человека, причем привилегия, в высшей степени чреватая последствиями. Правда, инстинкт, например у перелетных птиц или у пчел, затем устойчивое, продолжительное желание, тоска, например тоска собаки по своему отсутствующему хозяину, — все это может казаться чем-то преднамеренным, но смешивать их с намерением все же нельзя. 

Все это в конечном счете основывается на отношении между человеческим и животным интеллектом, которое можно выразить и следующим образом: животные обладают только непосредственным познанием, у нас же, наряду с ним, есть еще и познание опосредованное; и то преимущество, которое в некоторых делах, например в тригонометрии и анализе, в машинной работе вместо ручной и т. д., опосредованное имеет перед непосредственным, - это преимущество проявляется и здесь. В соответствии с этим можно сказать и так: у животных есть только простой интеллект, у нас же двойной, а именно наряду с созерцающим еще и мыслящий, и операции обоих часто совершаются независимо друг от друга: мы созерцаем одно, а думаем о другом; с другой стороны, эти операции часто переплетаются друг с другом. Подобное описание делает особенно понятными указанные выше и существенные для животных откровенность и наивность, в противоположность человеческой скрытности. 

Однако закон, согласно которому природа не делает скачков не теряет всей своей силы и по отношению к животным, хотя шаг от животного к человеческому интеллекту несомненно самый большой из всех, которые сделала природа, созидая своих существ. Легкий след рефлексии, разума, понимания слов, мышления, преднамеренности, размышления бесспорно проявляется иногда у самых выдающихся особей животных высших видов, и это всякий раз приводит нас в изумление. Самые поразительные черты такого рода являет слон, очень развитый интеллект которого находит себе опору и новую силу еще и в упражнениях, и в опыте его жизни, продолжающейся иногда двести лет.