исток романтической любви

Аватар пользователя Дмитрий Косой
Систематизация и связи
Онтология
положение эллинов показывает ясно, что любовь и брак совершенно разного происхождения вещи, и если соединяются, то скорее случайно, а не закономерно, но почему женщина сейчас их соединяет, скорее всего по романтическим соображениям, она просто боится "нелюбви", и страшится её со стороны мужа, и это указывает на недовольство "положением" в социуме родительской семьи, то есть того "положения", которого вроде уже нет, но которое "ожидается" в семье, а всё это указывает на объект сопротивления, и на боязнь не "реализовать" его. Фрейд увидел закономерность возврата в "прошлое", но не понимал корни его, и не заметил связь "социума" родителей с ребёнком, а только отдельно с "матерью". Девушка и ищет любимого, как "ожидающая" необходимого, и выходит замуж, тогда как сам брак не "выбор", а только необходимость, и происходит столкновение необходимостей. Фрейд не понимал социума, был религиозен, а блефовал как атеист, и отсюда непонимание того, что мать не первична для ребёнка, а первичен социум родителей, и который несёт в себе именно мать, а значит происходит накладка одного социума, родительского, на другой, имеющийся здесь и сейчас, и потому женщина может чувствовать себя комфортно без мужчины, если у неё есть ребёнок и "социум". Дети воспитанные в неполной семье разумеется а-социально ориентированные, а мать тут не причём, миссия матери консервация того, что есть, если она вне любви, а не толкать что попало, как мужская. Поэтому древние придавали браку огромное значение, а инструментальное или иное, это не важно, но связывать брак с любовью только идиоты могли, и как не обладающие каким-то здравым смыслом. Проблемы биопола никакого отношения к гендерным не имеют, первое свободно, второе закреплено, и гендер, это скорее выдумка идиотов, если даже Розанов понимал что "пол" - это тайное, а не явное.

Из всего, что мы знаем о гендерной ситуации у эллинов, создается однозначное впечатление: полис стремился в максимальной степени, насколько это вообще было физически возможно, вытеснить, «убрать» женщин из всех сфер своего бытия – как из публичных, так и из частных. Даже те гендерные роли, которые в подавляющем большинстве обществ безусловно принадлежат женщинам, интенсивно перенимались мужчинами. Это можно сказать и о такой сфере, где присутствие женщины, казалось бы, совершенно необходимо, – о любовных отношениях. Греки классической эпохи знали романтическую любовь, но это была не любовь мужчины к женщине, а любовь мужчины к мужчине. О широчайшем распространении гомосексуализма в античной Греции написано немало[49], но это в основном чисто специальные работы, а вот в научно-популярной литературе об этом феномене, как правило, стыдливо умалчивают. Но что ж! – из песни, как говорится, слова не выкинешь. Особенно когда приходится рассказывать о Сапфо. Отметим только, что древнегреческий гомосексуализм, по нашему глубокому убеждению, был явлением не сексуальным в собственном смысле слова, а гендерным, то есть в конечном счете социальным. Его широчайшее распространение стало результатом кардинального перераспределения гендерных ролей в полисных условиях, о котором говорилось выше. Гомосексуализм в Элладе являлся абсолютно повсеместным и повседневным компонентом всего образа бытия. Практически каждый мужчина в молодости, до вступления в брак, имел гомосексуальный опыт, который на последующих этапах его жизни сохранялся, но совмещался с гетеросексуальным. Гомосексуальные отношения обычно имели форму эротически и романтически окрашенной дружбы между юношей и зрелым мужем. Последний всячески ухаживал за своим возлюбленным, старался вызвать у него ответное чувство, дарил дорогие вещи и пр. По отношению же к женщине подобный романтизм считался совершенно неуместным: за ней не ухаживали, ее просто «брали». И дело здесь не только в том, что возможности такого ухаживания, скажем, за своей будущей женой просто не существовало: девушки жили затворницами, и жених, как отмечалось выше, впервые видел невесту не раньше, чем на смотринах. Важнее другое: в те времена, когда жила Сапфо, считалось, что однополая любовь в принципе выше и достойнее, чем любовь к противоположному полу. В древнегреческой литературе нам встречаются различные образы женщин. И верные, преданные, самоотверженные жены – как Андромаха в «Илиаде», верная поддержка и опора своего Гектора, или Пенелопа в «Одиссее», двадцать лет непоколебимо ждущая супруга с Троянской войны, и менее известная Алкестида (Алкеста), охотно соглашающаяся даже умереть за собственного мужа Адмета… Есть и жены-чудовища, злодейки, совершающие самые немыслимые преступления, убийцы собственных детей, мужей, родителей, бесстыдные совратительницы, коварные обманщицы – как Медея, Клитемнестра, Федра в произведениях классической афинской трагедии. Но вот чего мы до довольно позднего времени, до начала эпохи эллинизма (конец IV – конец I века до н. э.) почти не встречаем в этой литературе (а она, надо полагать, отражала реальную жизнь) – так это романтической любви мужчины к женщине...
... как же – спросит человек современности – могут совмещаться друг с другом воспевание однополой любви и воспевание брака, коим сочетаются жених и невеста, лица разных полов? Однако тут мы должны вспомнить то, о чем уже говорилось выше: в Элладе тех времен, о которых идет речь, любовь и брак четко отделялись друг от друга. В брак вступали не по любви.
Слово это означает любовь – но не всякую. Как было сказано чуть выше, в русском языке «любовь» практически не имеет синонимов, а вот в древнегреческом существовал целый ряд существительных, выражавших это понятие, но не вполне совпадавших по значению: каждое имело свой особый оттенок. Так, эрос — любовь как страстное влечение. А существовали еще филия — любовь-привязанность, не столь бурная, но более прочная и постоянная, похожая на дружбу; сторге – любовь-уважение, например, к родителям; гимерос – легкая влюбленность, ни к чему особо не обязывающая; потос – любовь-тоска к чему-то, чего не имеешь, чувство даже более интенсивное, чем эрос. Позже остальных становится широко употребительным слово агапе, означавшее любовь духовную. Именно этот термин приняло на вооружение возникшее христианство, когда потребовалось выразить совершенно новое чувство – христианскую любовь людей к Богу и Бога к людям, а также любовь к ближнему. Когда мы в русских переводах Нового Завета встречаем упоминания любви (например, «Бог есть любовь»), будем уверены, что в оригинале стоит именно «агапе», а не «эрос» и не какое-нибудь другое слово. И все эти довольно различные между собой чувства, перечисленные в предыдущем абзаце, на русском языке приходится передавать одинаково – «любовь». Вообще возникают немалые трудности при переводе с языка более богатого по словарному запасу на более бедный. При этом русский – еще один из самых богатых лексически языков мира; он изобилует синонимами, отражающими тонкие оттенки понятий. Но с древнегреческим в этом отношении даже и наш язык сравниться не может. 
Отметим еще, что в древнегреческом языке особенно обширная и разветвленная синонимика связана, помимо любви, еще с несколькими сферами бытия. А именно – с понятиями «говорить», «видеть» и «познавать». Такие экскурсы в тематику, казалось бы, чисто лингвистическую на самом деле тоже способны много сказать о мировоззрении и мироощущении античных эллинов, о том, что для них было особенно важно в жизни.
https://itexts.net/avtor-igor-evgenevich-surikov/2471.. 

Сапфо