«Коронер сам прочел немало русских романов и может заверить присяжных, что для этого несчастного народа самоубийства — не редкость. Тем, кому повезло родиться британцами, трудно это понять, но присяжные могут поверить ему на слово».

Это чуть не век назад про нас в одном известном детективном романе, разумеется, британском. У них тогда кризис был – это кстати. Или некстати, но вот тогда для обычных британцев мы – несчастный народ. А теперь? – Но что теперь другого могут они про нас, когда которые из нас разбогатели, так в ту же Британию со своими деньгами-женами-детками прямиком, а совсем никак не наоборот? Эти самоубийства опять же – по ним мы нынче чуть ли не самые-самые, по наркоманам так и вообще, и по брошенным детишкам тоже (http://www.topa.ru/russia-top.htm). В общем, кругом грязь, дураки и дороги, наши дороги. Когда от британцев смотреть, так мы точно получаемся несчастный народ.

А когда от нас самих, тогда как? Во времена того детектива мы сами были счастливы и «на буржуев смотрели свысока», потому их ожидала неминучая гибель, а нас – непременное счастье всего трудящего человечества. Да, у них было ухоженное и уютное настоящее, зато у нас – блистательное будущее. Наше будущее против их настоящего много лучше даже, надежнее. Конечно, пока в него веришь.

Тогда мы стояли прочно на нашем будущем, и никому никакими сравнениями нас было не свернуть. А на чем нам теперь, когда то, прошлое будущее объявлено химерой, а нынешнее настоящее по-прежнему никак не катит, особенно если за кольцевую шагнуть? Заниматься его обустраиванием долго, занудно, муторно… Ну и вообще не в характере народа нашего, привыкшего к полёту. Этим пусть немецкие инженеры с молдавскими таджиками, разумеется, под нашим присмотром за наши нефтяные деньги. Нам самим это в ломы, когда оно не наше собственное: дом-машина-дача. В общем, без манящего будущего всеобщая грусть-тоска и несносимая унылость, оттого и пьем-курим-колемся, да и детишек по детдомам – все от душевной маеты, какая особенно остра у тонкочувственных самых. Начальники, поскольку они тоже наши, не могли не озаботиться болью народной, думали-думали и огласили нам, наконец, с ТВ новое «прекрасное далёко» в образе русского мира, который непременно раскинется от Аляски до Львова или Варшавы. Вот там то, в сотворении его и развернется душа наша во всю свою ширь, и вздохнем мы вольно на новом просторе.

Да… Только «русский мир» этот вовсе не дерзко, особенно глянуть на фоне дерзновеннейшей ленинской мировой революции или гитлеровского сверхчеловеческого мирогосподства. Совсем не дерзко и никак в истории не ново. Ново это было три тыщи лет тому в Ассирии, когда она первой решилась размахнуть во всю ширь свой ассирийский мир. Потом уже не ново у персов, у греков и римлян, у арабов и монгол… Где все они теперь? «Где он, где прошлогодний снег…»

Нет, отдельные из особочувственных подпоясались и в Донбасс воевать за «русский мир»: «лучше уж чем от водки и от простуд». Но другие многочисленные, которые широкие массы, если и возбудились, то с дивана не слезли. На поглядеть, поболеть, попереживать – согласные, но на диване в тепле и сытости. «Русский мир» не увлек нас так, чтобы с дивана, нет, он не более, чем завлекающее развлечение, чтобы заполнить лакуну меж Сочи и футбольным мировым праздником, а то сильно ску-у-ушно! Да, скушно, а так на экране кровь настоящая – она всегда бодрит, – и  можно поделить их опять же на экране, на «наших» и «ненаших», поссориться друг с другом по данному поводу, разругаться, разойтись навеки и снова помириться. А там еще скоро зима, и холод и голод добавят телекартинке выразительности – это однозначно.

В общем, «русский мир» в его донбасском воплощении вполне может с «Голосом» по телевосхитительности, но это не то будущее, на которое мы готовы жизнь свою и жизнь детей наших. Однако вопрос: на чем все-таки нам стоять? Хайдеггер, к примеру, не только немцев, но и нас, нас, в первую очередь, имел в виду, когда говорил, что «время из будущего временится». А какое такое это будущее, в каком наше нынешнее обретает подлинный смысл и прочность свою? «Русского мира» – «маловато будет», да и никакое это не будущее, так – охвостья старины глубокой. Вдруг нам к собственному гению оборотиться, к Федору Михалычу, который, мол, «широк русский человек, надо бы сузить». Сузить его до заботы о настоящем, чтоб мы по завету тому от Донбасса и «Голоса» отлипли и нашим общим настоящим озаботились, чтобы удобно в нем стало, наконец, нам и деткам нашим. Пусть и не по-британски, но все-таки. Только непривычно, да и полёту в том нет. Нету полёту, а хочется. На диване, но хочется.