"Желание находится в плену у своей причины, которая не является самим телом, еще меньше «другим» как субъектом; причина — это объект, чьим носителем является тело, объект, перед которым субъект, оказавшись в фантазматической рамке, приходит к собственному исчезновению." - если не имеется объект сопротивления в эффекте потери Тела Матери, тогда причина повисает в воздухе, как не связанная с Телом, и тогда запускаются фантазии шизоидного Тела, и от бесполого Тела, но они параллельные, а не основные. Например у детдомовца нет ОС от эффекта ПТМ, а значит его сексуальность не имеет и [полового] обоснования, а только порождаемого либидо, то есть в садо-мазо проекции отношений от бесполого Тела, и не выходящих за пределы его, и тогда только желание не имеет Тела, а значит причины полового значения. Эффект ПТМ определяется не рождением, а воспитанием, а значит если не было матери, то нет и эффекта. Когда Бадью утверждает что есть две позиции: мужчина и женщина, а третьей не существует, то ошибается, нет и позиций, есть бесполое Тела и либидо, а желание от объекта сопротивления исходит, иначе в его теорию геи и лесби не вписываются, как и желание, позиции же возникают после соития, а не до него, а иначе мы фантазии девочки о женихе и любви к нему может принять за позицию, что явно конечно не так. "Разумеется, любовь участвует в процессии желания, но для любви нет объекта желания как причины." - Бадью здесь прав, объект желания половой любви не требуется, а только проекции садо-мазо отношений, и поэтому девочка удивляется почему её так часто мальчик хочет, а это сопротивление кастрации, садо-мазо. Разъединение мнимое, о котором пишет Бадью, оно привнесено культурой, которая подпитывается сейчас садо-мазо отношениями, а древние культуры соединение биополов осуществляли более конкретно и в сроки, так как ближе к природе трактовали естественное, но и такая мера недостаточна ещё для реализации пола, которой требовалось равенство биополов, а оное и сейчас невозможно из-за подавления женского биопола. Феминизм с подавлением биопола не связан, он вторичен, женщина чувствует, а не мыслит половой фактор. Мужчина случаен, подавление его вне женского не реально, а женщину подавили законом вступления в брак, раньше не позднее 14-15 лет, а сейчас 18, а значит женщине нет шансов любить мужчину, бесполое Тела становится с годами зрелости уже самодостаточным, а значит не могущим входить в  половую любовь. Брак искусственное явление, правовой институт, не природное образование, просто это забывается всегда, и одного желания вступить в брак увы недостаточно, а требуется и становление бесполого Тела для полового, а в 18 лет становление закругляется, приходит самодостаточность бесполого Тела не пригодная для брака. Есть и закономерность прибавки возраста, стиль Рококо востребовал женщину игрушку, для чего и была важна задержка вступления в брак, не случайно и Екатерина 1 ввела возраст вступления в брак в 16 лет, а комуняки ещё больше имели интерес к такой женщине, как отдельной от мужчины, независимой, и все государства где складывались рыночные отношения как основные, при либерал-фашизме, пришли к тому же. "Мысль Лакана иногда граничит с этой идеей, например когда он говорит, что любовь — это то, что восполняет отсутствие сексуальных отношений. Но он также говорит и обратное, когда признает за любовью онтологическое призвание, призвание «подступа к бытию»." - бытие - вторичное любви, а значит "подступы к бытию" нонсенс, и любовь как восполнение секса, это садо-мазо отношения, а не половая любовь вовсе. "любовь, как я полагаю, ничего не восполняет. Она пополняет, и это совсем другое дело. Она оказывается провалом только при условии, что ее ошибочно полагают связующим отношением. Но любовь — не отношение. Любовь — это производство истины. Бадью" - любовь не восполнение, как и не пополнение, она лишняя в звене эволюции, так как случайна по своему происхождению в брачном сожитии партнёров, и поэтому мало кто верит сейчас в её существование, но в правила игры любовь включена как традиция верности, и тогда любовь мыслится как связь, хотя она противна всякой связи, так как порождает индивида. "любовь и желание имеют дело не с одним и тем же телом, хотя это тело, в сущности, «одно и то же»." - желание не имеет объекта (Тела), и рождается нехваткой его, и где "желание" как "ничто" обретает "нечто".

«любовь» здесь будет сконструировано как философская категория, что вполне легитимно, если вспомнить, что такой же статус имеет платоновский Эрос. Отношение этой категории к тому, как мыслит любовь психоанализ, на-пример в вопросе о переносе, будет, скорее всего, проблематичным. Скрытым правилом здесь будет правило внешней связности: «Сделай так, чтобы философская категория, при всем своем возможном своеобразии, оставалась совместимой с психоаналитическим понятием». Но я не буду вдаваться в де-тали этой совместимости. Отношение этой категории к открытиям романного искусства будет косвенным. Скажем, что общая логика любви, схваченная в расщеплении между (универсальной) истиной и (сексуированными) знаниями, должна быть впоследствии проверена через конкретные прозаические тексты. Правило в та-ком случае будет правилом подведения под понятие: «Сделай так, чтобы твоя категория учитывала великие прозаические тексты о любви как синтаксис, задействующий ее семантические поля». Наконец, отношение этой категории к общеизвестным очевидностям (ибо любовь, по сравнению с искусством, наукой и политикой, является истинностной процедурой не то чтобы наиболее распространенной, но наиболее доступной) будет смежностью. В вопросе о любви присутствует здравый смысл, попытка избежать которого будет достаточно комичной. Правило может быть таким: «Сделай так, чтобы твоя категория, какими бы парадоксальными ни были ее следствия, не удалялась от ходячих интуиций о любви».
2. О НЕКОТОРЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЯХ ЛЮБВИ, ЧТО НЕ БУДУТ ИСПОЛЬЗОВАНЫ ДАЛЕЕ
Философия вообще, любая философия, основывает свое место мысли на дисквалификациях (recusations) и на декларациях. В самом общем плане, на дисквалификации софистов и на декларации, что имеются истины. В нашем случае это будет:
1) Дисквалификация концепции слияния в любви. Любовь не является тем, что из заданной структурно Двоицы производит Единое экстаза. Эта дисквалификация, в сущности, идентична дисквалификации бытия-к-смерти. Ибо экстатическое Одно полагает себя по ту сторону Двоицы лишь в качестве подавления множественности. Отсюда метафора ночи, настойчивая сакрализация встречи, террор, осуществляемый миром. Тристан и Изольда Вагнера. В моих категориях, это фигура катастрофы, в данном случае происходящей в любовной родовой процедуре. Но это катастрофа не самой любви, она является следствием философемы, философемы Единого.
2) Дисквалификация жертвенной концепции любви. Любовь не является принесением в жертву Того же на алтаре Другого. Ниже я попытаюсь показать, что любовь не является даже опытом другого. Она — опыт мира, или ситуации, при постсобытийном условии, что имеется нечто от Двоицы (qu'il y a du Deux). Я намерен изъять Эрос из какой бы то ни было диалектики Гетероса.
3) Дисквалификация «сверхструктурной» или иллюзионной концепции любви, столь дорогой для пессимистической традиции французских моралистов. Я имею в виду концепцию, в соответствии с которой любовь — лишь иллюзорное украшение, через которое проходит реальное секса. Или же что сексуальное желание и ревность являются основой любви. Мысль Лакана иногда граничит с этой идеей, например когда он говорит, что любовь — это то, что восполняет отсутствие сексуальных отношений. Но он также говорит и обратное, когда признает за любовью онтологическое призвание, призвание «подступа к бытию». Дело в том, что любовь, как я полагаю, ничего не восполняет. Она пополняет, и это совсем другое дело. Она оказывается провалом только при условии, что ее ошибочно полагают связующим отношением. Но любовь — не отношение. Любовь — это производство истины. Истины о чем? О том именно, что Двоица, а не только Одно, задействованы в ситуации.
3. РАЗЪЕДИНЕНИЕ
Перейдем к декларациям.
Здесь необходимо задать аксиоматику любви. Зачем нужна аксиоматика? По причине глубокого убеждения, впрочем, обоснованного Платоном: любовь никогда не дана непосредственно в сознании любящего субъекта. Относительная скудость всего, что философы говорили о любви, как я убежден, происходит оттого, что они подступались к ней через психологию или через теорию страстей. Но любовь, хотя и включает в себя опыт блужданий и мучений любящих, нисколько не раскрывает в этом опыте свою собственную сущность. Напротив, именно от этой сущности зависит возникновение субъектов любви. Скажем, что любовь — это процесс, который распределяет опыт так, что изнутри этого опыта закон распределения не поддается расшифровке. Что можно сказать по-другому: опыт любящего субъекта, являющийся материей любви, не учреждает никакого знания о любви. Именно в этом особенность любовной процедуры (по сравнению с наукой, искусством или политикой): мысль, которой она является, не является мыслью о ней самой, как мысли. Любовь, являясь опытом мысли, не мыслит себя (s'impense). Знание в любви, несомненно, требует применения силы, в частности силы мысли. Но оно само остается неподвластным этой силе. Следовательно, необходимо держаться в стороне от пафоса страсти, за-блуждения, ревности, секса и смерти. Никакая другая тема не требует чистой логики более, чем любовь.
Мой первый тезис будет следующим:
1. В опыте даны две позиции.
Под «опытом» я разумею опыт в самом широком смысле, презентацию как таковую, ситуацию. И в презентации даны две позиции. Условимся, что обе позиции сексуированы, и назовем одну из них позицией «женщины», а другую позицией «мужчины». На данный момент мой подход строго номиналистский — никакое разделение, эмпирическое, биологическое или социальное, здесь не учитывается. То, что имеются две позиции, может быть установлено лишь задним числом. На деле именно любовь, и только она, позволяет нам формально утверждать существование двух позиций. Почему? По причине второго тезиса, по-настоящему фундаментального, который гласит:
2. Эти позиции полностью разъединены.
«Полностью» необходимо понимать в буквальном смысле: в опыте ничто не является одним и тем же для позиции мужчины и позиции женщины. Что означает: позиции не разграничивают опыт так, что есть тип презентации, закрепленный за «женщиной», тип презентации, закрепленный за «мужчиной», и, наконец, зоны совпадения или пересечения. Все, что презентировано, презентировано таким образом, что не может быть удостоверено никакое совпадение между закрепленным за одной и за другой позицией. Назовем такое положение дел разъединением, дизъюнкцией. Сексуированные позиции разъединены в отношении опыта в целом. Разъединение не может быть обнаружено, оно не может само стать объектом конкретного опыта или непосредственного знания. Ибо такой опыт или знание сами находились бы в разъединении и не могли бы встретиться с чем-либо, что говорило бы о другой позиции. Для того чтобы имелось знание, структурное знание разъединения, потребовалась бы третья позиция. Именно это запрещает третий тезис:
3. Третьей позиции не существует.
Идея третьей позиции вовлекает работу Воображаемого: это ангел. Спор о поле ангелов имеет фундаментальное значение, поскольку его ставка — артикулировать разъединение. Что невозможно сделать лишь с одной из позиций в опыте или в ситуации. Что же тогда позволяет мне здесь артикулировать разъединение, не обращаясь к ангелу, не превращаясь в ангела? Поскольку ресурсов самой ситуации здесь недостаточно, необходимо, чтобы она была пополнена. Не третьей структурной позицией, но уникальным событием. Это событие запускает любовную процедуру, и мы назовем его встречей.
........................................................................................................................................
Кто-то может подумать, что из первых трех тезисов вытекает следующее утверждение: истины сексуированы. Есть женская наука и мужская наука, как в свое время кое-кто полагал, что есть наука буржуазная и наука пролетарская. Есть женское и мужское искусство, женские и мужские политические взгляды, женская любовь (стратегически гомосексуальная, как решительно заявляют некоторые направления феминистской мысли) и мужская любовь. При этом обязательно добавят, что, хотя все это так, об этом невозможно ничего знать.
Все совершенно иначе в пространстве мысли, которое я хочу учредить. В нем одновременно утверждается, что разъединение радикально, что третьей позиции нет и, однако, что случаются истины, являющиеся родовыми, изъятыми из любого позиционного разъединения.
Любовь является именно тем местом, где имеют дело с этим парадоксом.
Рассмотрим это утверждение со всей серьезностью. В первую очередь оно означает, что любовь — операция, которая артикулируется через парадокс. Любовь не снимает этот парадокс, она с ним работает. Точнее, она производит истину из самого парадокса.
Знаменитое проклятие «каждый пол умрет сам по себе, со своей стороны» на деле представляет собой очевидный — и не парадоксальный — закон вещей. Оставаясь на уровне ситуации (если в ней отсутствует событийное пополнение, а значит, и чистый случай), оба пола не прекращают умирать каждый сам по себе. Более того, под нажимом Капитала, который нисколько не озабочен половым различием, [гендерные] социальные роли оказываются неразличимыми: чем более явно — непосредственно и без протокола — действует закон разъединения, тем больше оба пола, практически неразличимые, умирают каждый со своей стороны. Ибо «сторона», на которой умирает пол, став невидимой, оказывается тем более порабощающей, препровождая обратно к тотальности разделения. 
...........................................................................................................................................
Любовь — не что иное, как серия испытывающих запросов о разъединении, о Двоице, которая в ретроактивном действии встречи удостоверяется как всегда представлявшая собой один из законов ситуации. Если в ситуации разъединения свершается хотя бы одна истина, тогда становится ясно, что всякая истина адресована всем и что она гарантирует единство проявлений и следствий функции человечества Н(х). Ибо тогда заново установлено, что есть только одна ситуация, та, в которой схватывается истина. Одна ситуация, не две. Ситуация, в которой разъединение является не формой бытия, но законом. И все без исключения истины являются истинами этой ситуации.
Любовь есть место, работа которого в том, что разъединение не разделяет ситуацию в ее бытии. Или что разъединение является лишь законом, а не субстанциальным разграничением. Это научная сторона любовной процедуры. Любовь раскалывает Единое по линии Двоицы. И только исходя из этого, может быть помыслено, что, хотя ситуация и прорабатывается разъедине-нием, она такова, что в ней имеется что-то из Единого и что именно этим Единым-множественным удостоверяется любая истина. В нашем мире любовь является хранителем универсальности истинного. Она высвечивает его возможность, поскольку производит истину разделения. Но какой ценой?
7. ЛЮБОВЬ И ЖЕЛАНИЕ
Двоица в качестве постсобытийной гипотезы должна быть отмечена материально. У ее имени должны быть прямые референты. Этими референтами, как всем известно, являются тела, тела, отмеченные сексуацией. Отличительный признак, который несут тела, вписывает Двоицу в регистр своих имен. Сексуальное связанно с любовной процедурой как приходом Двоицы в двух точках: имени пустоты (признания в любви) и материального диспозитива, ограниченного телами. Извлеченное из пустоты разъединения имя и помеченные различием тела образуют оператор любви. Вопрос о том, как тела входят в любовь, должен быть тщательно рассмотрен, поскольку он затрагивает неизбежную развязанность между любовью и желанием. Желание находится в плену у своей причины, которая не является самим телом, еще меньше «другим» как субъектом; причина — это объект, чьим носителем является тело, объект, перед которым субъект, оказавшись в фантазматической рамке, приходит к собственному исчезновению. Разумеется, любовь участвует в процессии желания, но для любви нет объекта желания как причины. Таким образом, любовь, помечающая материальность тел гипотезой Двоицы, которую она активирует, не может ни избежать объекта- причины желания, ни подчиниться его приказам. Ибо любовь имеет дело с телами со стороны разъединяющего именования, тогда как желание соотносится с ними как с основанием бытия расщепленного субъекта.
Поэтому любовь всегда оказывается в замешательстве, если не перед сексуальностью, то, по крайней мере, перед блуждающим в ее поле объектом. Любовь проходит через желание, как верблюд через игольное ушко. Любовь вынуждена пройти через него, но лишь затем, чтобы жизнь тел удержала материальную отметку разъединения, внутреннюю пустоту которой воплотило признание в любви. Скажем, что любовь и желание имеют дело не с одним и тем же телом, хотя это тело, в сущности, «одно и то же».
http://magazines.russ.ru/nlo/2011/112/ba3.html Бадью. Что такое любовь?