Многие романисты, мыслители, просветители писали и говорили о воспитании и образовании юношества, но только у Ф.М.Достоевского исключительно серьезного, взрослого писателя, не представившего никакого определенного образовательного проекта, тема детства звучит крайне трепетно и напряженно во многих его произведениях. Детское слово представлено во всех крупных романах Достоевского и доминирует в романтических повестях раннего периода, таких как «Униженные и оскорбленные», и в особенности в повести «Неточка Незванова». С одной стороны, детскую тему в творчестве Достоевского можно объяснить карнавализацией, как это делает М.М.Бахтин, где переплетаются смерть и рождение, трагическое и комическое, старость и юность. Но можно рассмотреть детскую тему у Достоевского в качестве самостоятельного феномена, заслуживающего глубокого и детального исследования.

Для более четкого обозначения проблемы предлагаю обратиться к М.М.Бахтину, давшего полный научный анализ творчества великого писателя в работе «Проблемы поэтики Достоевского». Согласно Бахтину, герои Достоевского представляют собой точки зрения на мир и на самих себя, они есть смысловые и оценивающие позиции по отношению к окружающей действительности. Герой предстает не в виде законченного художественного образа, а в виде сознания и самосознания. Следовательно, слово о герое есть его самосознание, в которое вместе с ним включается также окружающий его предметный мир, вовлеченный в кругозор не автора, а героя. Герой Достоевского, как пишет Бахтин, есть не объектный образ, а полновесное слово и даже чистый голос, который стремится самовысказаться.

Герой как самосознание является также идеологом, он не только слово о самом себе и ближайшем окружении, но и слово о мире. Идея как слово о мире сливается с исповедальным словом о самом себе, происходит художественное слияние личной жизни с мировоззрением. Отсюда следует неприятие каких-либо устойчивых нейтральных образов и внутренняя сопротивляемость любой завершенности. Сохранение дистанции между идеологией автора и идеей героя позволяет изображать именно чужую идею в действии и диалоге с другими равнозначными идеями. Носителем полноценной идеи может быть только «человек в человеке» в его незавершенности. Важным условием изображения идеи героя Достоевским, Бахтин считал понимание диалогической природы мысли. Идея живет, формируется, развивается, обновляется только в контакте с другими идеями. Идея интерсубъективна и событийна, она имеет диалогическую, а не монологическую природу, разыгрывается на стыке нескольких сознаний.

Забегая вперед, хочется отметить, что практически никто из исследователей детского сознания не находит в детском мировоззрении наличия интерсубъективности и диалогизма. Бахтин также в подтверждении своего тезиса о диалогической природе слова у Достоевского ссылается на примеры речи исключительно взрослых героев. Но в таком случае приходится незаслуженно лишить признания полновесного слова за многими героями Достоевского. На протяжении всей работы «Проблемы поэтики Достоевского» Бахтин ни разу не дает анализа детского или даже женского персонажа, хотя два или три раза упоминает о повести «Неточка Незванова». Поэтому через Бахтина невозможно ответить на вопрос о специфике детского слова в творчестве Достоевского, но методология Бахтина позволяет наметить цель исследования и конкретно сформулировать проблему.

Детское слово представляет собой определенную жизненную позицию, точку, из которой ребенок смотрит на окружающий мир и на самого себя. Эта позиция является независимой, то есть, не предопределена замыслом автора или чем-то и кем-то еще. Детское слово как самостоятельное сознание и самосознание способно оценивать окружающую действительность, меняться, вступая в диалогическую связь с другими сознаниями, формировать свое мировоззрение и идеологию. Перефразируя Бахтина, можно сказать: чтобы понять детских героев Достоевского, нужно увидеть в ребенке ребенка.

Здесь необходимо обратиться к материалам о специфике детского сознания. Довольно любопытный проект относительно детства представила Елена Косилова в статье «Философия возраста». Согласно ее мнению, детская парадигма может быть выражена моделью «организм – среда». Ребенок имеет чисто потребительское отношение к среде, пользуясь ею, но, не заботясь о ней и ничего не отдавая взамен. Ребенок не способен давать оценку, рефлексировать, сопереживать, ему чужд религиозный и этический опыт, но у него весьма продуктивно развита способность фантазии. Ребенок не заботится о среде или его влияние на среду пренебрежимо мало. Детский вариант отношения к среде Елена Косилова обозначила как «гносеологический эгоцентризм» или «интенциональность среды». Это означает, что ребенок ждет активных действий и априорной заботы о нем со стороны среды, а сам имеет только потребительскую установку по отношению к ней. Дети играют со средой с целью выяснения правил игры, но не договариваются, не вступают в коммуникацию как взрослые. В гносеологическом аспекте детская парадигма характеризуется абсолютностью мышления, где важна всеобщая взаимосвязь предметов и соблюдение правил, в противоположность чистому сознанию как интеллектуальной интуиции. В целом детская парадигма заключается в отношении Я к среде как к средству, к безличной вещи, отрицании Другого и диалога с ним.

Все эти положения вступают в противоречия не только с примерами из произведений Достоевского, но и с повседневной жизнью. Образ Сонечки Мармеладовой, которую Раскольников считает, по сути, еще ребенком, пронизан жертвенностью и состраданием. Преданная любовь Неточки Незвановой к отцу, прощение ею всех отцовских недостатков и грехов, оставление и предательство матери не имеет под собой никаких корыстных мотивов. Конечно, эту ситуацию вполне объясняет психоанализ как бессознательное влечение девочки к отцу и ревность к матери, но этим никак не доказывается убедительно эгоцентризм ребенка. Елена Косилова утверждает, что у ребенка отсутствует забота о среде и условиях жизнедеятельности, но как возможно тогда объяснить детскую заботу о бездомном котенке или щенке (собственное наблюдение). Из всех своих игрушек ребенок, как правило, выделяет одну особенную, ухаживает за ней, не расстается с ней даже ночью, хотя это происходит не долгое время и вскоре внимание ребенка переносится на другой предмет.

Как переходный момент от детства к взрослости, то есть как взросление, Елена Косилова отмечает феномен любви. Романтическая любовь как экзистенциальная коммуникация или благородный тип интерсубъективности не возможна между детьми по утверждению автора статьи «Философия возраста». Однако чем иным как не настоящей романтической любовью можно назвать глубоко интимные отношения между двумя девочками семилетнего возраста в повести «Неточка Незванова». Экзистенциальная коммуникация должна включать в себя бесстрашие и честность, что тоже находит свое подтверждение в сложных драматических отношениях между двумя девочками из рассматриваемой повести. Благородная интерсубъективность, первоначально проявляющаяся по отношению только к одному человеку – объекту любви, затем стремится расшириться и переносится на других людей, охватывая в пределе все человечество. Так возникает экзистенциальная коммуникация как признание интересов других людей и налаживание диалога с ними. Елена Косилова считает такой опыт моментом взросления, но романтическая любовь всегда превращала взрослого мужа в ребенка, лишая его разума, а не наоборот.

В проекте Елены Косиловой, на мой взгляд, отсутствует экспликация понятия среды и, как следствие, нет альтернативы среде в детской парадигме. Если во взрослой парадигме между Я и средой помещается «эпистема», то детское сознание ограничивается только отношением «организм – среда». Эксплицировал понятие среды и предложил его альтернативу сам Достоевский. Производя критический разбор исследований творчества Достоевского, Бахтин упоминает концепцию Энгельгардта, который выделял три плана действия романов Достоевского: «среда», «почва» и «земля». В «среде» господствует механическая необходимость, отсутствует свобода, каждый акт жизненной воли есть естественный продукт внешних условий. Данная тема развивается в идее русского сверхчеловека через роман «Преступление и наказание». «Почва» есть органическая система развивающегося народного духа, которая проявляется в теме «Идиота» и Ставрогина в «Бесах». Самым важным является третий план: «земля». «Третье понятие: земля – одно из самых глубоких, какие мы только находим у Достоевского, – говорит об этом плане Энгельгардт. – Это та земля, которая от детей не рознится, та земля, которую целовал, плача, рыдая, и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить Алеша Карамазов, все – вся природа, и люди, и звери, и птицы, – тот прекрасный сад, который взрастил господь, взяв семена из миров иных и посеяв на сей земле.

Это высшая реальность и одновременно тот мир, где протекает земная жизнь духа, достигшего состояния истинной свободы… Это третье царство – царство любви, а потому и полной свободы, царство вечной радости и веселья» (Б.М.Энгельгардт, Идеологический роман Достоевского. – См.: «Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы», сб. II, под ред. А.С.Долинина, изд-во «Мысль», М. – Л., 1924, стр. 93.).

Этому плану соответствует у Достоевского тема русского праведника.

В модели «организм-среда» на место среды в детской парадигме следует поставить «землю» или «почву» как нечто родное, близкое, источающее вечную радость, наполняющую жизнь неосознаваемым еще смыслом. Выводы, сделанные трансперсональной психологией, также подтверждают, что сознание проистекает из первичного райского блаженства, испытываемого ребенком находясь в утробе матери. Тогда этапы взросления и жизненного цикла можно представить в виде диалектической модели как отношение Я с «землей», «почвой», «средой», почвой» и снова «землей». При этом как абсолютное детство, так и абсолютная взрослость характеризуется религиозным чувством. К религиозности абсолютно взрослого приходит в конце своей «Философии возраста» Елена Косилова.

В гносеологическом аспекте, по мнению Елены Косиловой, у взрослого кроме Я, первичной и вторичной среды имеется еще эпистеме – способность бескорыстно сообщать знание и нести за него ответственность. В экзистенциальном плане эпистеме соответствует забота о среде. Эпистеме и забота о среде раздваивают сознание, вытягивают его, Я принимает вид не концентрического круга, а эллипса. Благодаря этому исчезает эгоистическое отношение к среде и появляется признание Другого. На мой взгляд, сознание ребенка тоже имеет форму эллипса, но место эпистемы у него занимает то, что Достоевский называл «почвой» или «землей» (не буду делать между ними различий). Ребенок, как правило, не относится доверчиво ко всей среде целиком и не ожидает, что она должна исполнять все его прихоти. Каким-то особым чутьем ребенок отделяет часть среды, к которой испытывает симпатию, выделяя ее как нечто близкое и родное, не обязательно этой частью являются родители. Именно с этой частью ребенок вступает в экзистенциальное общение, полностью доверяется ей, не пытаясь выяснять правила игры. Такую установку нельзя назвать первичной средой, так как она находится внутри Я, именно из него формируется сознание, она является почвой для сознания и также как эпистеме вытягивает Я в виде эллипса.

Когда исчезает эта установка на родное и близкое, когда Я разрывает связь с питательной основой, тогда происходит самосожжение Я, к которому с необходимостью приходит Елена Косилова. Для детской парадигмы благодаря элементу «почвы» среда раскалывается на своих и чужих. Для взрослого Другой всегда является чужим сознанием, поэтому, чтобы его принять за равного, нужно совершить самосожжение. Таковы все ведущие герои романов Достоевского: Родион Раскольников, Иван Карамазов, Николай Ставрогин. Ребенок же через «почву» не дистанцируется, а объединяется с Другим на основе чувства любви и радости, а не из эгоистических мотивов. Возможно, в этом и состоит феномен религиозности. Бахтин, занятый дистанцированием Я от Другого как неотъемлемого условия диалога, прошел мимо объединяющего момента, играющего решающую роль в творчестве Достоевского. В этом находится причина игнорирования Бахтиным анализа детских героев в произведениях Достоевского.

Переходя теперь к проблеме философского образования для детей, хочется отметить негативную, иногда агрессивную, реакцию учеников на тех философов, чьи философские системы не совпадают с установками и ценностными ориентирами учащихся. Маргинальность в образе мыслей некоторых философов отторгается учащимися, как правило технических специальностей, по причине того, что их сознание не может встать на место Другого и посмотреть на мир с иных ценностных позиций. Чтобы это произошло, необходимо совершить философское самосожжение. Перед преподаванием философии встает дилемма: либо разрушить прежнюю мировоззренческую парадигму вместе с «почвой» для возможности создания диалога с Другим, либо найти альтернативное решение – трансформировать сознание ребенка так, чтобы стал возможен диалог, но с сохранением имманентной установки на родное и близкое. Тогда обучение философии будет сопряжено с нравственным воспитанием, но непременно произойдет искажение смысла философских систем в пользу доступности и нравственной ориентации.