Суворов О.А.

НАУКА ДИАЛЕКТИКИ. УЧЕНИЕ О ТОЖДЕСТВЕ

                                                  Тождество изменения – в диалектике его познания     

Общие замечания 

В литературе бытуют в основном три аспекта понятия «тождество»: математический, формально-логический и диалектический. Математический и формально-логический аспекты по существу совпадают и означают попросту неизменность либо предмета, либо высказанного суждения о нём. Символически это выражается формулой: А есть А.

Поскольку диалектика по определению когерентна процессу изменения, постольку, казалось бы, в ней принципиально не должно быть места для тождества. Тем не менее, данное понятие исходно, с глубокой древности, присутствует во всех известных концепциях диалектики, как бы она при этом не интерпретировалась. Традиционно тождество трактуется в неразрывной связи с различием, как их единство, в виде триады: тождество – различие -- единство.

Однако сам Гегель, насколько мне известно, не рассматривал такой триады, не говоря уже о том, чтобы положить её в основу своей логической системы. Не хотелось бы повторяться (об этом говорилось во введении), но, в виду важности вопроса, всё же ещё раз подчеркну, что данный пробел оказался для гегелевской системы весьма негативным, поскольку именно он не позволил ему окончательно выйти за пределы критикуемого им логического формализма и создать задуманную им логику. То есть, Гегель, на мой взгляд, так и не сумел корректно ответить на главный вопрос, как возможно тождество, обремененное различием, если всё сущее представляет собой процесс абсолютного изменения в пространстве и времени. Кроме того, наличие этого пробела негативно сказалось и на понимании в целом существа диалектической противоречивости, выражающейся во взаимоотношении противоположностей. Это взаимоотношение у Гегеля оказалось абсолютно симметричным, его противоположности ни чем не отличаются друг от друга по своей значимости, что, конечно же, лишает образованное ими противоречие движущей силы. Поэтому все заявления Гегеля о противоречии как об источнике изменения и развития хотя и важны, но все-таки декларативны. Правильно указывая на некорректность постановки вопроса о первичности (вторичности) противоположностей, в том числе материи и сознания, находящихся в неразрывном взаимодействии, Гегель, тем не менее,  не осознавал сугубо гносеологической (объектно-субъектной) природы самой антиномичности, оказавшейся у него не только абсолютно  симметричной, но и идеалистически объективированной. Кстати, на этой же ошибке построена и марксистская диалектика, хотя и на противоположной, материалистической основе. Правда, марксизм исходил из асимметричности (первичности) материи и сознания, не считая, однако, их основополагающими категориями диалектики.

Между тем, только на основе объектно-субъектной асимметрии можно постичь истинную диалектику изменения, т.е. понять соотношение в нём объективного (непрерывности) и субъективного (прерывности), в единстве которых, собственно, и заключается действительное тождество изменчивости как таковой, обобщающее его конкретные формы. В этом случае речь идет уже не об абстрактно-объективированной диалектике (материи или сознания), а о самом способе познания изменения как такового, т.е. о гносеологических (логических) средствах его освоения субъектом. Эти средства представляют собой диалектику соответствующих категорий (противоположностей), которые своей объектно-субъектной асимметричностью не только раскрывают конкретные закономерности изменения, но, в то же время, и обобщают, отождествляют их. Тем самым изменение действительно оказывается тождеством, обремененным различием. Именно такую роль выполняют категории действительности и возможности, необходимости и случайности, причины и следствия (действия), универсально выражающие общую структуру любого процесса и его познания. Совокупное соотношение этих категорий и образует целостную структуру диалектики тождества (логики изменчивости), или её познанной общности. По сути дела, именно в этом и заключается гегелевское совпадение логики, диалектики и теории познания, или совпадение науки диалектики с логикой познания.

Объектно-субъектная противоречивость позволяет истинным образом разобраться и в диалектике неопределенности и определенности, соотношение которых издавна является предметом острых дискуссий. Полемика не прекращается и поныне, в интерпретации неклассического характера квантовой механики, имеющей в своей основе уравнение неопределенностей Гйзенберга. Примечательно то, что и здесь допускаются те же самые логические ошибки, вызванные непониманием или сознательным игнорированием как раз объектно-субъектной природы осмысления не только квантовой механики, не только любого физического закона, но и любого понятия вообще. Между тем, ведь очевидно, что сама процедура формирования понятий (через обобщение конкретного) генетически обусловлена этой природой, определяя тем самым противоречивый (объектно-субъектный) характер мысли как таковой. Словом, любое определение всегда, с одной стороны, объективно и неопределенно, с другой -- субъективно и определенно. В этом смысле, как и утверждал Гегель, самое конкретное есть в то же время и самое субъективное. Отсюда вполне естественно, что в философии, обобщающей всё научное познание, соотношение неопределенности (непрерывности) и определенности (прерывности) изначально имело важнейшее значение, обусловленное связью этих категорий с её основным вопросом, с соотношением бытия и мышления. Более того, на мой взгляд, обоснованно утверждать, что вообще все сопряжённые категории диалектики прямо или косвенно связаны с основным философским вопросом, по сути дела, являются формами его гносеологической конкретизации. Поэтому вообще весь процесс познания может быть сведен к преодолению объективной непрерывности (неопределенности) посредством субъективной прерывности (определенности) -- в форме принципов или законов науки. Последние, разумеется, весьма разнообразны ввиду неисчерпаемости самой познаваемой действительности, однако по своему существу они тождественны, поскольку в любом случае представляют собой одно и то же, а именно: снятие объективной неопределенности посредством субъективной определенности. Отсюда любая научная истина или гипотеза неизбежно оказываются противоречивыми по самой природе своего происхождения, так как являются продуктами объектно-субъектного отношения.

К сожалению, надлежащего анализа объектно-субъектной противоречивости познания до сих пор нет ни в учебной, ни в научной, ни в справочной литературе, что, конечно же, является следствием общей не разработанности этой проблемы. Что касается непосредственно философии, то она за всю свою многовековую историю так и не смогла освободиться от двух своих крайностей, оказавшихся весьма живучими, – объективизма и субъективизма, точнее, не смогла синтезировать их в единство, как универсальную основу истины. Субъективность и поныне, как правило, понимается не как неотъемлемое и универсальное средство познания объективного, а лишь как заблуждение, уход от истины. Причем объектно-субъектный синтез, по сути дела, даже запрещается традиционными трактовками основного философского вопроса, противоположно-несовместимые решения которого как раз и закрепляют гносеологические предпосылки живучести объективизма и субъективизма. Теоретически и практически получается так, что материализм и идеализм лишь противоположным образом объективируют истину, но, лишенная субъектности, она, одновременно, утрачивает и конкретность. Таким образом, можно заключить, что обе формы (материалистического, либо идеалистического) объективизма на деле оборачиваются банальным субъективизмом (крайности всегда сходятся), хотя и облеченным, в том и другом случае, в объективированную словесную шелуху. В результате страдает именно истина, которой, как материализм, так и идеализм отказывают быть диалектичной, т.е. быть противоречием в форме объектно-субъектного синтеза.

К сожалению, такая, объективистская, метафизика пустила свои метастазы и за пределы философии, в частности, в современную физику, где великие её творцы запутались как раз в интерпретации истинности законов объективного мира, да и самого смысла «физической реальности», расколовшись, как и философы, на два противоположных лагеря. Весьма образно эту ситуацию выразил А.Эйнштейн, сравнивая свои взгляды с взглядами своих оппонентов. «В нашем научном ожидании -- приводил мысли Эйнштейна М.Борн – мы выросли антиподами. Ты веришь в бога, играющего в кости, а я в полную закономерность в мире чего-то объективного, и эту закономерность я пытаюсь уловить дико спекулятивным способом».

Это противостояние в понимании характера физических законов как раз и проистекает из того, что естествоиспытатели до сих пор попросту не усвоили древнейшего положения о противоречивости мышления, согласно которому не только любое суждение, но и любое понятие, а, следовательно, даже любое слово (как элементарная форма мысли) противоречивы генетически. То есть, любые конструкции мышления, по самой природе своего происхождения, суть не что иное, как продукты объектно-субъектного отношения. А это означает, что мы не можем отразить объективного мира, не субъективировав его. Поэтому когда Эйнштейн и его единомышленники утверждают, что в всё однозначно детерминировано, а их оппоненты – противоположное, что всё является безраздельным владением статистики, то обе противоборствующие точки зрения хотя и не лишены одновременно как объективности, так и субъективности, но остаются вне синтеза этих противоположностей, а потому и страдают односторонностью.

Кроме того, внешний мир бесконечен (неисчерпаем) и в этом смысле до конца непознаваем, а, следовательно, ни одна картина мира не может претендовать на истину в последней инстанции, т.е. только объективной, нисколько не отягощенной субъективностью. В самом деле, разве правомерно предполагать в природе, взятой вне субъекта, процессы, которые были бы либо только динамическими, либо, напротив, только статистическими? Такие предположения, безусловно, некорректны, причем ни для макромира, ни для микромира, потому что результат познания определяется не только самим объектом, но и обстоятельствами конкретного опыта. А опыт в одних случаях (при изучении макромира) позволяет в известной мере скомпенсировать или вообще пренебречь взаимодействием субъекта и его средств с наблюдаемым объектом. В другой ситуации – при изучении микромира – сделать этого невозможно в принципе, поскольку такое взаимодействие оказывается неотъемлемой составляющей самого наблюдаемого явления, вследствие чего оно и предстает перед нами в классическом образе либо частицы, либо волны – в зависимости от задач, поставленных в эксперименте. Из сказанного должно быть очевидным, что мы не имеем никаких оснований объективировать и абсолютизировать определённость, порожденную, например, идеалами классической физики. Но и неопределённость мы также не можем рассматривать подобным образом, поскольку вероятностные результаты никогда не смогут полностью удовлетворить науку. Поэтому, например, идея «скрытых параметров», в частности, в квантовой физике, хотя и ставит под сомнение объективность неопределённости, тем не менее, позволяет найти компромиссное решение там, где однозначно-детерминистское описание оказывается принципиально невозможным. Таким образом, обоснованно сделать вывод, что статистическая и динамическая картины мира, каждая в своей мере, являются формами субъективации, идеализации объективной действительности. Эти противоположные концепции, взаимно дополняют друг друга, совместно выражая тем самым диалектику закона как единства противоположностей – объективности (неопределенности) и субъективности (определенности).

Этот предварительный экскурс был необходим для того, чтобы надлежащим образом подступиться к адекватной разработке и изложению самой структуры диалектики, что невозможно сделать без уяснения противоречивой (объектно-субъектной) природы этой науки. Кроме того, это позволит не задерживаться на определениях сопряжённых категорий (с этой целью можно заглянуть в философский словарь) и сфокусировать внимание, главным образом, на их синтезе, в котором, собственно, и формируется объектно-субъектная природа как самого их происхождения и противопоставления, так и их разрешения в истине. Надо сказать, что именно в этом заключалась главная трудность, поскольку после Гегеля, насколько мне известно, таким синтезом никто не занимался. А то, что оставил нам творец диалектики (логики), оказалось малопригодным для продолжения его великого дела. Исключение составляют лишь сам способ триадичного построения диалектических конструкций – тезис, антитезис, синтез – да одна корректно построенная триада – единичное, особенное, общее. Всё остальное гегелевское системное творчество действительно представляет собой, по меткому выражению Энгельса, «колоссальный недоносок», нередко находящийся в формально-логическом противоречии с принципиальными положениями о диалектике самого Гегеля.

Действительность, возможность, неопределённость.

Действительность – одна из самых многозначных (если не самая многозначная) философских категорий. Не претендуя на все смысловые значения этого термина, рассмотрим лишь наиболее распространенные из них. Во-1х, это бытие в самом широком смысле этого слова, т.е. всё сущее, включающее в себя не только материю, но и сознание. Во-2х, это кантовская «вещь в себе», бытующие трактовки которой хотя и неоднозначны, но, всё же, сводятся к трансцендентности, т.е. к непознанной объективной реальности. В-3х, это бытие в более узком смысле, как логическая противоположность сознания, т.е. материя. В-4х, это своеобразный критерий истинности: истинно то, что соответствует действительности. В-5х, это противоположность возможному, как противоположно актуальное потенциальному.

Все эти значения, несомненно, имеют определённое гносеологическое значение, но главным предметом нашего внимания будет, конечно, действительность именно как противоположность возможности. Смысл этого противопоставления, при первом приближении, достаточно тривиален: действительность – это то, что уже есть, нечто актуальное, тогда как возможность – нечто такое, что ещё только может быть (находящееся в потенции), а потому может и не быть. Ввиду этого философия, как, впрочем, и общенаучное мышление тем или иным образом увязывают диалектику этих категорий с отношением соответственно неопределенности и определенности. Гносеологически данная связка важна потому, что позволяет адекватно раскрыть диалектику не только самих этих категорий, но и вытекающих из них остальных категорий тождества -- необходимости и случайности, причины и следствия.

Весьма значима роль категории этого блока в анализе исторической практики. В частности, в адекватной оценке действительности как осуществлённой возможности. Здесь важно оценивать не только теоретическое обоснование этого перехода, но и его практический результат. А этот последний далеко не всегда очевиден, и уж тем более не всегда совпадает с намерениями и прогнозами. Трагическим примером такого расхождения, заслуживающим закрепления в учебниках, оказался марксизм-ленинизм, результатом воплощения которого в нашей стране стали многомиллионные жертвы людей, уродливые экономические отношения и сам хомосоветикус с его зомбированным мышлением. Причем системный провал в развитии России оказался настолько глубоким, что даже сегодня, через 30 лет после развала СССР, никто не знает, сколько ещё потребуется времени, чтобы преодолеть этот чудовищный исторический вывих. Поэтому в отличие от классиков марксизма только с большой осторожностью, если не отрицательно, следует относиться к положению Гегеля о том, что всё действительное разумно, всё разумное действительно.

Обобщая сказанное, можно заключить, что реальной объективностью обладает только действительность, тогда как возможность всегда лишь отражает последнюю, являясь, таким образом, субъективным представлением её потенциальности. Взаимный переход этих противоположностей не меняет этого положения, поскольку и в этой ситуации только реальный результат обладает действительностью.

Поскольку действительность непрерывно изменяется, постольку её взаимоотношение с возможностью синтезируется в неопределенности. Такова, стало быть, первая триада диалектики тождества: действительность -- возможность -- неопределенность. Будучи единством действительности и возможности, неопределённость (как форма отрицания отрицания) есть возможная действительность, или действительная возможность.

Необходимость, случайность, определённость.

Неопределённость, как первый и самый абстрактный результат синтеза противоположностей, вновь раздваивается на противоположности – по действительности на необходимость, по возможности на случайность. Основное и, в то же время, отчасти ошибочное об этих категориях сказано Аристотелем и Гегелем. Суть их высказываний сводится вот к этому гегелевскому положению: «Задача науки и в особенности философии состоит вообще в том, чтобы познать необходимость, скрытую под видимостью случайности. Это, однако, не следует понимать так, будто случайность принадлежит лишь области нашего субъективного представления и потому должна быть всецело устранена, чтобы мы могли достигнуть истины».

Знакомство с литературой по диалектике позволяет сделать вывод, что приведенное положение Гегеля так и осталось критически не рассмотренным ни философией, ни наукой в целом. Всё, что мне удалось узреть по этой проблеме, основано на представлениях Энгельса, лишь повторяющих гегелевскую мысль: «где на поверхности происходит игра случайности, там сама эта случайность оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам». То есть, получается, что случайность суть скрытая необходимость. Иными словами, случайность есть необходимость, как и необходимость – случайность. С одной стороны это, конечно, правильно, поскольку необусловленных явлений, в самом деле, не существует. Но, с другой стороны, возникает вопрос, а в чём же тогда заключается сама противоположность этих категорий? Вразумительного ответа на этот вопрос в существующей литературе найти невозможно, мне, во всяком случае, это не удалось. Чаще всего дело сводится к тому, что необходимость выражает внутреннюю закономерность процесса, тогда как случайность, мол, связана с внешними обстоятельствами, т.е. условиями проявления необходимости. Но ведь очевидно, что в данном рассуждении речь идет о разных явлениях, тогда как задача состоит в том, чтобы раскрыть асимметричность необходимости и случайности в самом явлении, как таковом, независимо от его внешних факторов. Разумеется, последние всегда в той или иной мере влияют на происходящее, но это уже другой вопрос, выходящий за рамки непосредственной взаимосвязи необходимости и случайности конкретного процесса, точнее сказать, его познания.

Таким образом, несомненная обусловленность всех явлений естественно наталкивает на мысль, что случайностей, как таковых, нет и что, следовательно, любая так называемая «случайность» не более, как результат незнания всех обстоятельств реального процесса, и, как следствие, суть субъективное представление. И такой взгляд на соотношение необходимости и случайности невозможно опровергнуть, и, насколько мне известно, сделать это убедительно ещё никому не удавалось. Поэтому взгляд на случайность как на форму проявления необходимости оказывается пустой фразой, никаким образом не раскрывающей действительную, т.е. объектно-субъектную, диалектику этих категорий.

Приходится удивляться тому, что до сих пор никто даже не удосужился поставить под сомнение эту мысль Гегеля, не говоря уже о том, чтобы опровергнуть её. Наличие такого пробела однозначно свидетельствует, что по части усвоения объектно-субъектной природы диалектики дело у нас до сих пор обстоит из рук вон плохо. То есть, по-прежнему доминирует понимание диалектики только в её объективированной форме, игнорирующей асимметричную, объектно-субъектную, природу самой противоречивости, на которой она, собственно, основана. При таком подходе от действительно диалектики ничего не остается, кроме бессодержательной игры слов-синонимов. В самом деле, ведь если диалектика только объективна, а её противоположности, следовательно, полностью симметричны по своей объективности, т.е. являются лишь иным названием друг друга (необходимость случайна, случайность необходима и т.д.), то никакого противоречия в качестве источника развития (познания) возникнуть не может.

Чтобы устранить это затруднение следует обратить взор не на саму по себе обусловленность изменения всего сущего, в которой, на самом деле, всё только объективно и по этой причине в ней нет, и не может быть, никаких противоречий, а на способ её познания, о диалектике которого, собственно, только и правомерно говорить. В этом не трудно убедиться при анализе самой изменчивости, объективную непрерывность которой невозможно отразить, субъективно не прервав её. То есть, приходится констатировать, что источником диалектической противоречивости является отнюдь не сам по себе процесс изменения, а лишь способ его познания, всегда представляющий собой объектно-субъектное отношение. Такова, собственно, суть самого противопоставления не только необходимости и случайности, но и всех остальных сопряженных противоположностей, диалектика которых заключается отнюдь не в объективном отрицании друг друга, а в том, что одна из противоположностей отражается в другой, как вообще объективное отражается в субъективном.

Так, осмысление любой формы изменения всегда сопряжено, с одной стороны, с его объективной непрерывностью и порождаемой ею неопределенностью, с другой – с неизбежным прерыванием процесса самим актом отражения, чем как раз и обеспечивается сама возможность его познания, а, стало быть, и постигаемая в нем относительная (к субъекту) определенность. Аналогично эта ситуация выражается и в категориях неоднозначности и однозначности: течение любого события, пока оно тем или иным образом не прервано субъектом, остается непрерывным и по этой причине однозначно непредсказуемым, в той или иной мере вероятным. Отсюда и говорится, что слепа необходимость, пока она не познана, оценена или не конкретизировалась, посредством субъективной деятельности, в каком-то конкретном результате, который, по существу, и понимается нами как случайная определенность, в противоположность неопределенной необходимости. Например, тот факт, что в данном стручке четыре, пять или шесть горошин является случайностью исключительно в оценке субъекта, тогда как на самом деле он -- продукт объективной необходимости. Такова, следовательно, вторая триада учения о тождестве: необходимость – случайность – определенность. В соответствии с законом отрицания отрицания, получаем: определенность есть необходимая случайность, или случайная необходимость.

Во введении уже обращалось внимание на парадигмальное значение объектно-субъектной противоречивости в любом процессе познания. Анализируя там важнейшее противоречие познания, соотношение непрерывного и прерывного, я, надеюсь, достаточно убедительно показал их гносеологическую асимметричность. Аналогичная ситуация и в рассмотренных категориях: необходимое исходно вне субъекта и поэтому когерентно объективной обусловленности, тогда как случайное, напротив, генетически суть субъективное представление. Ибо, с одной стороны, необусловленных явлений действительно не бывает, а с другой -- объективизация случайности, как уже отмечалось, неизбежно ведет к её фактическому отождествлению с необходимостью, что превращает их диалектику в игру терминов, отличающихся одним только названием. Понимания как раз этого я и не нашел ни у Аристотеля, ни у Гегеля, ни у Маркса, исходящих из объективной реальность как необходимости, так и случайности. А, между тем, именно такой, объективистский, подход к сопряженным противоположностям и порождает издавна бытующее отношение к диалектике, как к пустой словесной эквилибристике.

А что познание и практика соответствуют излагаемой здесь объектно-субъектной природе диалектики, нас постоянно убеждает весь жизненный и научный опыт. Нам не известны ни физические, ни биологические, ни социальные процессы, в которых мы не могли бы усмотреть объектно-субъектного единства не только необходимости и случайности, но и всех остальных сопряженных противоположностей. Так, любой реальный процесс, подчиненный, казалось бы, железной необходимости, тем не менее, принято считать обремененным случайностью. Потому что, во-1х, само действие причины не поддается строго однозначному описанию; во 2-х, всё всегда протекает в конкретных внешних условиях, от которых невозможно полностью изолироваться и которые также не могут быть однозначно учтены. Поэтому рассчитывать на строгую определенность (однозначность) результата в любом событии совершенно неосновательно, и по этой причине (несмотря на его безусловную объективную необходимость и обусловленность) представляется сопряженным со случайностью.

В познании биологических форм неразрывность необходимости (объективного) и случайности (субъективного) ещё более очевидна, поскольку здесь факторов, нарушающих однозначность, гораздо больше. Например, никто не может точно предсказать размер будущего урожая, пока он не будет собран, взвешен на весах и благополучно доставлен на хранение.

Что касается социума, то здесь субъективный фактор ещё заметнее повышает вероятность любого исторического события, а, стало быть, и его случайно-субъективный характер. Но и здесь любой процесс, независимо от степени его неопределенности, завершается однозначным результатом, определяемым, кстати, уже не только теоретически, но и практически такой случайностью, как субъективные качества личности, стоящей во главе движения. Пожалуй, только в общественной истории возможна ситуация, когда на практике случайность с очевидностью совпадает с субъективностью.

Всё сказанное справедливо и в познании микромира, где принципиально статистические методы нисколько не нарушают общей однозначности конечного результата и его понимания как субъективной случайности. Так, мы не можем предсказать, в какую именно точку экрана попадёт движущаяся микрочастица, но когда её взаимодействие, например, с фотопластинкой уже произойдет, точка редукции волнового пакета частицы определится однозначно, причем, безусловно, объективно необходимо (обусловлено), хотя и кажется случайно.

Впрочем, можно и не углубляться в сложные формы движения материя, чтобы постичь объектно-субъектную диалектику необходимости (объективности, неопределенности) и случайности (субъективности, определенности). Для этого достаточно адекватно проанализировать простейший опыт, например, с подбрасыванием монеты. Хотя здесь вероятность результата минимальна, однозначно предсказать и его всё равно невозможно, пока процесс реально не завершится (субъективно случайно) орлом или решеткой. Словом, даже на таком тривиальном примере, как в элементарной клеточке, можно видеть диалектический (объектно-субъектный) характер познания любых процессов, в том числе и человеческого бытия.

Причина, следствие (действие), закон

Определённость, как синтез необходимости и случайности, или их взаимная истина, так же раздваивается, по действительной необходимости на причину, по возможной случайности на следствие. Гносеологическая (объектно-субъектная) природа диалектики причинно-следственной связи ещё более очевидна, поскольку здесь даже само подразделение явлений на причину и следствие, в условиях всеобщего взаимодействия, определяется именно субъектом, в зависимости от анализа конкретной ситуации. То есть, одно и то же явление в равной мере может быть рассмотрено как в качестве причины, так и в качестве следствия.

В том случае, когда конкретная причинно-следственная связь носит устойчивый и повторяющийся характер, она традиционно ассоциируется с законом. Таким образом, имеем заключительную триаду учения о тождестве: причина – следствие -- закон. Отсюда закон может быть определен либо как причиненное действие, либо как действующая причина.

Приведем категориальную структуру учения о тождестве целиком:

Действительность – возможность – неопределенность

Необходимость – случайность – определенность

Причина – следствие – закон

Нетрудно заметить, что в этой структуре закон отрицания отрицания действует не только по горизонтали, но и по вертикали, что позволяет сделать соответствующие определения. Сформулируем их:

Причина есть действительная необходимость, или необходимая действительность

Следствие (действие) есть возможная случайность, или случайная возможность

Закон есть неопределенная определенность, или определенная неопределенность

Эвристическое значение этих определений заключается в понимании того, что взаимосвязи объективного мира правомерно интерпретировать лишь на основе единства таких противоположностей, как определенность (однозначность) и неопределенность (неоднозначность). Поэтому уже упоминавшаяся полемика о характере законов природы (являются ли они динамическими или статистическими), подчеркнем это ещё раз, лишена смысла, поскольку решение этого вопроса зависит не столько от объективной реальности, сколько от характера научно-исследовательских задач и познавательных предпосылок как самого субъекта, так и его приборов. На практике дело обстоит так, что если те или иные процессы поддаются однозначному описанию, то принято говорить о их соответствии лапласовскому детерминизму; если, напротив, такое описание невозможно, то такие явления традиционно относят в область статистики.

Каковы же законы природы сами по себе, независимо от познавательной практики, то это вообще открытый вопрос и однозначно решить его, вероятно, никогда не удастся. Потому что, во-1х, мир бесконечен (неисчерпаем) в своем разнообразии, и по этой причине любая новая картина мира обречена на относительность, причем именно к субъекту; во-2х, не представляется возможной ни сейчас, ни в каком угодно отдаленном будущем абсолютная изоляция объекта как от самого субъекта, так и от его средств познания. Следовательно, сама постановка вопроса об абсолютной объективности законов попросту некорректна, а потому и все суждения по поводу двух форм причинности – динамической и статистической – также представляются пустословием. Причинность едина, и её суть заключается в объективной обусловленности всех, без исключений, явлений. Корректное решение, стало быть, сводится к возможным формам отражения и интерпретации этой обусловленности, а их на сегодняшний день только две – динамическая и статистическая. В совокупности эти формы дают нам вполне удовлетворительную, с точки зрения практики, естественнонаучную картину мира, его реальных связей.

На основании сказанного, полемику Эйнштейна и его сторонников по однозначному детерминизму с физиками копенгагенской школы (Н.Бор, М.Борн, В.Гейзенберг и др.), стоящих на позиции статистики, правомерно считать полемикой мыслителей, абсолютизирующих одну из противоположных сторон диалектики познания. То есть, в этой полемике абсолютизируется либо определённость, и на этой основе истинными признаются только однозначные связи; либо, напротив, такой абсолютизации подвергается неопределённость, и тогда за истину принимаются исключительно статистика. В результате, повторюсь, страдает именно истина, к которой, естественно, стремятся обе стороны, но не учитывают при этом её противоречивой, объектно-субъектной, природы.

Продолжение следует.