Юрий Кузин. Гвоздь в крышку гроба изящной словесности: случай Ролана Барта

Информация
Год написания: 
2020
Систематизация и связи
Лингвистика
Столкнувшись с непреодолимыми препятствиями на пути исследования нулевой степени письма, Р.Барт посчитал, что стиль, - сухой, лаконичный, - которым Камю очерчивает Мерсо в «Постороннем», не достигает поставленной цели: избыточность описаний не исчезает вовсе, а, притворно скинув одёжку, щеголяет в изысканном газе. Так ВООБРАЖАЕМОЕ усмехается по-вольтеровски, и возвращает автору/читателю все жировые складки, срезанные ланцетом деконструкции. Нарратив объявляет голодовку. Но холестерин перебирается в читательские умы, чтобы домысливание (inference) набило роман под завязку фигурами умолчания, которые как горячие пирожки с пылу с жару выпекает жадный до сплетен читательский ум. То, что автор надеялся пустить под нож, продуцируется в таком объёме, что в самую пору приказать горшочку: не варить. Но поздно: побывав в цепких объятиях читателя, произведение возвращается к автору с обновками, которыми оно обзавелось на блошином рынке.
 
Так словесность не только не соблюдает диету, а с ещё большим аппетитом усаживает читателя за обеденный стол, водрузив на грудь салфетку и вооружив его ножом и вилкой. «Писать - значит предоставлять другим заботу о завершенности твоего слова; письмо есть всего лишь предложение, отклик на которое никогда не известен», - так Барт оценил шансы Ничто́ на существование, препоручив изгнанника потенции бытия, не очень то и надеясь на эту ветреную особу.
 
Предшествующие и последующие попытки авторов ретироваться, а тексты стушеваться, легли в основу так называемой экспериментальной прозы и поэзии. Уже Лоренс Стерн, публикуя в 1759 году роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», чтобы усилить скорбь, вызванную смертью героя, вместо повествования о его злоключениях, размещает графические чёрные листы. Полагаю, Казимир Малевич, автор чёрных квадратов, по достоинству оценил это новшество.
 
В сюрреалистической драме «Орфей» (фр. Orphée) Жана Кокто, где смерть, влюблённую в поэта, проникновенно сыграла Мария Казарес, Орфею (Жан Маре) сообщают о юном гении, тиранящем литературные журналы абсолютно пустыми страницами, - читатели, мол, дорисуют в воображении причудливые контуры его поэмы, их размер, метрику, а, став «со-авторами», извлекут из не-сущего (бессознательного) - негативную подоплёку бытия.
В «Улиссе» и «Поминках…» Джеймса Джойса, литература упраздняется иным образом – устроив дефиле из всех мыслимых и немыслимых стилей, приёмов поэтики и риторических фигур, писатель самоустраняется, сменив ремесло закройщика на историка моды. Обнуление поэтики вылилось в беспомощные опыты Андре Бретона и Филиппа Супо в «Magnetic Fields», где со-авторы, нагоняя мистическую скуку, мучили друг дружку гипнозом, в чём и в самом деле преуспел Робер Деснос, надиктовывавший свою «Скорбь о скорби» заговорщицким голосом из сновидческой преисподней.
 
Раймон Кено, вдохновляемый математиком Франсуа Ле Ланнуа, в сборнике «Сто тысяч миллиардов стихотворений» использовал для генерации поэтических строк школьный учебник по физике. Что это, как не самоубийство автора? Но если Джеймс Джойс, Вирджиния Вулф, Гертруда Стайн, Франц Кафка, Герман Гессе, Уильям Фолкнер, Джон Дос Пассос, Габриэль Гарсия Маркес, Хорхе Луис Борхес, Хулио Кортасар и Саша Соколов часто отступали от повествовательных канонов, традиционной образности, стилистики и тематики, делая это для того, чтобы заново отстроить храм литературы, пустив в дело всё, что сами же не успели разнести в щепки, то Уильям Берроуз в порнографическом романе «Голый завтрак», казалось, задался целью продемонстрировать такое положение дел, когда ничем не ограниченная свобода ищет и находит дно эстетического вкуса.
 
Постмодерн окончательно распоясал литературные жанры. Но если, благоговеющий перед утраченным временем, Марсель Пруст, вил из фраз верёвки, чтобы, забросив их на самое дно ада, вывести милые сердцу тени из узилища, а хрупкий Георг Тракль, прежде, чем дать впечатлениям от бойни Первой Мировой умертвить себя на больничной койке, складывал оды в честь погибели, современные литераторы не склонны к минимализму. Мясоедство в чести. Нулевая степень письма больше не бренд.