Суворов О.А.

Ol.suvoroff2014@yandex.ru

ЕЩЁ РАЗ ОБ ОБЪЕКТНО-СУБЪЕКТНОЙ ПРИРОДЕ

ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО ПРОТИВОРЕЧИЯ

В ходе обсуждения моего материала «Сущность диалектического противоречия в свете апорий Зенона» обнаружился неожидаемый мною уклон в сторону толкования зеноновых парадоксов, тогда как моя цель заключалась, прежде всего, в том, чтобы проанализировать существо именно диалектического противоречия, и на этой основе определиться с предметом диалектики в целом. Что касается непосредственно Зенона, то его апории были привлечены лишь как вспомогательный материал для того, чтобы показать, что уже в древности диалектическое противоречие рассматривалось как прерогатива объектно-субъектного отношения. В этой связи я счёл необходимым ещё раз остановиться на этой проблеме.

Однако начну всё же опять с апорий Зенона, поскольку по поводу их, в ходе обсуждения, было высказано немало такого, что не имеет к древнему мудрецу никакого отношения. Анализировать самопальные «дополнения» Зенона не имеет смысла, поэтому я просто ещё раз остановлюсь лишь на том, что, на мой взгляд, хотел сказать своими апориями сам «изобретатель диалектики».

А сказать он хотел лишь одно: измеряя, или описывая, движение мы вынуждены подразделять его в пространстве и времени, т.е. прерывать объективно непрерывный процесс – дифференцировать его, говоря современным языком. В результате движение представляется нам в форме противоречия, как единство непрерывного (объективного) и прерывного (субъективного). Так вот, мысль Зенона сводится к тому, что если это противоречивое представление принять за саму объективную реальность, то движение оказывается невозможным (бесконечное деление превращает его в неподвижную точку). Именно поэтому Ахилл «не догоняет» черепаху, стрела «покоиться», спортсмен «не достигает» старта… То есть весь смысл парадоксов заключен в этом «если»: нельзя, говорит Зенон, смешивать, или отождествлять, объективно-реальное движение, как непрерывный процесс, с методом его описания, неизбежно включающего в себя искусственную (субъективную) прерывность. Но если этого не делать, то никаких парадоксов не возникнет: Ахилл перегонит черепаху, стрела будет лететь, спортсмен стартует и достигнет финиша и т.д. Словом, метод описания (дифференцирование), если им наделить само движением, логически уничтожает последнее. Вот, собственно, и всё, что хотел сказать и сказал Зенон, и не надо тут морочить голову ни себе, ни другим.

Эти предварительные замечания, повторюсь, нужны только для того, чтобы в полной мере осознать, почему Аристотель назвал «изобретателем диалектики» именно Зенона.

Диалектика есть, безусловно, философское изобретение, и вне субъективной деятельности (вне познания) она лишена смысла (беспредметна). То есть я, вслед за Кантом, категорически отрицаю диалектику лишь как объективно-онтологическое явление, независимое от процесса познания. Пониманием этого мы обязаны, в первую очередь, как раз Зенону, раскрывшему своими апориями объектно-субъектную природу противоречивости движения.

Но парадоксы Зенона имеют более общее значение, состоящее в том, что любой акт познания, а не только познание движения, генетически противоречив, будучи проявлением объектно-субъектного отношения. Отражая тот или иной объект, мы неминуемо и неотвратимо субъективируем его, и в то же время соответственно объективируем собственное сознание. Поэтому, перефразируя известное положение Гегеля, мы с полным основанием можем сказать: всё объективное субъективно, всё субъективное объективно.

Отсюда вытекает логическое тождество диалектического противоречия, как объектно-субъектного отношения, с истиной. Причём устранить эту противоречивость истины, достигнуть в ней абсолютной объективности невозможно никакими средствами. Нам просто завещано самой природой наших познавательных способностей иметь дело лишь с субъективированной объективностью, или, что то же, с объективированной субъективностью. И лишь другим выражением этой нерасторжимой взаимосвязи (объекта и субъекта), на мой взгляд, является также и практика.

Следовательно, когда утверждают, что практика является не только основой познания, но и критерием объективности истины, то упускают из вида то обстоятельство, что предметно практика суть не что иное, как отношение объекта и субъекта. А это означает, что практика, на самом деле, может верифицировать только самое себя. Это позволяет заключить, что абсолютного критерия объективности истины нет и быть не может, ибо принципиально нерасторжима взаимозависимость объекта и субъекта в любом акте познания.

Сказанное, разумеется, не даёт никаких оснований для агностицизма, ибо взаимозависимость объекта и субъекта лишь конкретизирует общепринятое положение об относительности всех наших знаний, сводя все виды естественнонаучной относительности (к скорости, к системе отсчёта, к прибору и т.д.) к единому принципу – относительности к субъекту.

Объектно-субъектное отношение, как непреложное условие познания и предпосылка диалектической противоречивости, кроме того, неисчерпаемо ввиду неисчерпаемости окружающего мира. По этой же причине и в этом же смысле объектно-субъектное отношение потенциально бесконечно. Вместе с тем это отношение, с одной стороны (касающееся объекта), абстрактно, а с другой – касающееся субъекта -- конкретно. Разрешается это противоречие в конечном, которое суть конкретизированная абстрактность, или, что то же, абстрагированная конкретность.

В свою очередь, объективная абстрактность (абстрактная объективность), или вне субъектное представление, как раз и есть то, что обычно подразумевается под абсолютной истиной, к которой стремится познание, но никогда не достигает её. В тоже время, субъективированная конкретность (конкретизированная субъективность), есть, напротив, именно то, что обычно инициализируется с относительной истиной.

Таким образом, только посредством субъективации объективного (объективации субъективного), с одной стороны, через конечное, а с другой – через относительное, мы в состоянии подобраться к истине, которая поэтому всегда предстаёт перед нами противоречием, как бесконечная конечность (конечная бесконечность) или как абсолютная относительность (относительная абсолютность).

Можно показать, что любые диалектические связи, выражаемые соответствующими сопряженными противоположностями, имеют, в конечном счёте, объектно-субъектную природу, т.е. являются исключительно гносеологическими связями. И только железобетонное непонимание этого, доставшееся нам от марксизма-ленинизма, повелевает многих авторов ещё и сегодня интерпретировать диалектику, в первую очередь, в онтологическом ключе, и только во вторую, как отражение, в гносеологическом. Основания данного заблуждения заложены как в объективном материализме, так и в объективном идеализме, которые, на мой взгляд, являются по существу сторонами одной медали. То есть, как материализм, так и идеализм исходят в сущности из одного и того же -- абсолютного объективизма, основанного в первом случае на материи, во втором -- на сознании. Поскольку же материя и сознание определяются исключительно друг через друга, постольку нет принципиальной разницы между философскими направлениями, опирающимися либо на материализованное сознание, либо, что, в сущности, одно и то же, на осознанную материю.

Вместе с тем нетрудно показать, что оба эти направления, в форме абсолютного объективизма, неминуемо оборачиваются собственной противоположностью -- ничем не ограниченным субъективизмом, поскольку в финале провозглашаются единственно научными теориями. Именно такая участь, как известно, постигла и гегельянство, и марксизм: эти учения сошлись, в конце концов, в одном и том же, выдавая за реальность лишь собственные представления об окружающем мире.

Таким образом, есть все основания утверждать, что в рамках объективистских форм как идеализма, так материализма невозможна продуктивная разработка диалектики как логики и теории познания, поскольку эти формы элиминируют субъект из этого процесса и по этой причине оказываются абстракциями, лишёнными конкретности.

Справедливости ради, правда, следует заметить, что Маркс в первом тезисе о Фейербахе признался, что материалистическая диалектика невозможна вне учёта субъективной деятельности, однако сделано это было в форме заимствования идей Канта и Фейербаха. Первый, как известно, совершил коперниканский поворот в гносеологии, т.е. включил субъект в диалектику познания как неотъемлемую сторону этого процесса. Второй также раньше Маркса осознал неразрывность объекта и субъекта и тем самым отказался от односторонности материализма, недвусмысленно заявив, что идя назад, он с материалистами, идя вперёд, он не с ними.

К сожалению, мысль о неразрывности объекта и субъекта в познавательном процессе, а, следовательно, и в его результате -- истине, разделяемая Марксом, в совковом марксизме-ленинизме не получила никакого развития. Решение этого вопроса здесь всегда ограничивалось ленинским положением о том, что быть материалистом, значит признавать исключительно объективную истину, никак не отягощенную субъективностью. Поэтому метод восхождения от абстрактного конкретному, т.е. восхождения от объективного к субъективному и обратно, в советизированном марксизме лишь декларировался, но никогда не имел ни адекватной разработки, ни практического применения в науке.

Конечно, величайшая заслуга Гегеля в разработке диалектики как логики науки, несмотря на весь субъективизм его системных построений, не подлежит никакому сомнению. Именно Гегель уже в «Феноменологии духа» проследил все основные ступени отношения субъекта к объекту, детерминирующие понятия. Этот процесс, т.е. формирование научных определений на основе объектно-субъектного отношения, и есть истинно сущая диалектика, или, что одно и то же, Логика познания. Никакой другой диалектики, изолированной от субъективной деятельности, нет и принципиально быть не может.