«Я помню тот Ванинский порт!» Помню не малюсенькой своей памятью, а той большой, народной, общей, в какой он есть такой важный. Ну и во мне. Я помню, помню тот «крик пароходов угрюмый» и «мы по трапу на борт», «чтобы плыть в революцию дальше», туда, где ждет нас навсегда справедливый и потому счастливый мир для всех трудящих, рабочих людей, какой мы сами, именно сами построим. Да, шли мы «в холодные, мрачные трюмы», чтоб там найти единственное спасение в братских объятьях в этом мраке и холоде посреди злобного моря-океана. В стонах и проклятиях мы звали утро, и оно пришло. «А утром растаял туман, утихла пучина морская, вставал на пути Магадан – столица Колымского края». Нет-нет, не только Колымского, но и всего Советского края подлинная столица. Да, тут кругом на «пятьсот километров тайга, качаются люди, как тени. Машины не едут сюда, бредут, спотыкаясь, олени». Но это пока, пока мы еще не сотворили здесь чудо-столицу, для чего и послал нас сюда народ, то есть мы сами себя сюда: «Кто? Кто, если не ты, должен вылепить «из Колымского белого ада» рай для всех для народов земли? Доля тебе такая случилась, и пусть не удастся дожить до рая именно тебе, то ты знаешь, знаешь, как дети твои будут там счастливы. Все-все будут счастливы, до одного». Мы, конечно, это знаем, но слаб человек телом, смертен и привычен судьбу свою виноватить: «Будь проклята ты – Колыма, что прозвана чудо-планетой, сойдёшь поневоле с ума, обратно возврата уж нету». Обратно нету, только вперед, потому позади уже ничего, позади хуже, чем ничего, позади: «я знаю, меня ты не ждешь, и писем моих не читаешь. Встречать ты меня не придешь, а, встретив, теперь, не узнаешь». Да и узнавать зачем, узнавать-то незачем, ведь «мы хохочем, мы все хохочем! Кто-то снял нас в полный рост. Хороводимся, с кем захочем, за семь тысяч оттуда верст».

Кстати из географии: от Пхеньяна до любой другой столицы больше семи тысяч верст. Много больше.