В книге одесского ученого Г. П. Гребенника «Проблема отношений политики и морали»  (Одесса, 2007)  речь  идет о противоречии между точками зрения, провозглашающими приоритет либо политики над моралью, либо наоборот – морали над политикой.  Если макиавеллистский принцип провозглашает, что «в политике моральный абсолютизм не имеет права на существование» [Г.П.Гребенник, с.25], то «категорический императив Канта, наоборот, требует безусловного подчинения политики морали» [с.26].

Можно ли вообще каким-то образом соединить эти два, казалось бы абсолютно противоположных «чистых» типа политико-моральных отношений: морали власти и морали общества [с.37] ? Ведь, на первый взгляд, перед нами два взаимоисключающих (по принципу «либо – либо») утверждения. Какая уж тут диалектика? Сплошной антагонизм!   Г.П.Гребенник, однако, считает, что оба эти  подхода неотъемлемы друг от друга и образуют единую целостную систему, которую он образно обозначает как «двухтактный метадискурс», в котором, условно говоря, имеется как бы такой  «регистр», который политики периодически вынуждены переключать то с целью оказаться  «в пространстве» макиавеллистского дискурса, то – «в пространстве» дискурса кантианского. В первом случае политики, отодвигая требования морали на задний план,   получают  возможность  проводить более эффективную (для данной страны или данного сообщества) политику. Во втором же случае, когда «датчик нравственности» на панели приборов политического «полёта» начинает тревожно светиться красным цветом, они вынуждены переключать этот самый регистр обратно и на какое-то время оказываться в пространстве кантианского дискурса, выпуская как бы тем самым пар из перегретого котла.

Интересно то, что Г.П.Гребенник специально подчеркивает, что он решительно отказывается делать выбор в пользу одного из названных «тактов» [с.51].

Вот такую системную конструкцию, основанную на своеобразной форме принципа дополнительности, предлагает нам Г.П.Гребенник. Мне эта конструкция очень напоминает картину мира, рисуемую выдающимся античным философом Эмпедоклом, который тоже как бы наделяет мир своеобразным «регистром», последовательно и поочередно меняющим период безраздельного господства Любви (Афродиты) на период безраздельного господства Вражды (Ареса) и обратно.

Кстати, обе  эти конструкции, на мой взгляд, имеют схожесть не только по форме, но и по содержанию. Но о содержании я скажу несколько слов в самом конце своих размышлений, а пока что постараюсь доказать, что противоречивое соотношение указанных противоположностей, действительно, имеет  диалектическую  форму.

Начнем с прояснения места и роли морали в человеческой сущности. Г.П.Гребенник очень верно подмечает основной момент кантовской обусловленности верховенства морали: «У Канта моральный выбор человека обусловлен долгом перед собой как Человеком…»[с.41]. Эта мысль Канта, на мой взгляд, продолжает и конкретизирует вывод Платона, считавшего, что всё на свете, в том числе и человек, должно «подражать», то есть соответствовать, своему эйдосу, то есть сущности. И это соответствие, достигаемое в процессе образования и воспитания  человека, наполняет его душу специфическими человеческими способностями и силами, которые имеют определенную субординацию. «Надо, однако, заметить, - пишет Ф.Т.Михайлов, - что воображение – исходная способность и сила души человеческой: именно оно реализует себя во всех видах целесообразного и произвольного осуществления человеком мотивов своей жизнедеятельности: в мышлении, в чувственно-эстетических формах восприятия мира, в смыслонесущих аффектах, в работе памяти, в волевых актах и, конечно же, в нравственном чувстве» [Михайлов Ф.Т. Избранное. – М., 2001. – с.361].

При этом очень важно подчеркнуть, что сущность человека, с самого начала ее формирования, имеет коллективистский характер. Поэтому подоплекой как исходной, так и любых других  сил человеческой души  выступает нравственная основа человеческих отношений [Там же, с. 70-72]. Так что «нравственный закон внутри нас», как любил говорить Иммануил Кант. И не только внутри каждого из людей, но и  внутри человеческих отношений (ср.: учение Канта о «Вечном мире»)..

Сказанное позволяет говорить о сущностном единстве морали и политики. Любое межчеловеческое действие должно быть нравственным. Со-знание как идеальная форма деятельности должно совпадать с со-вестью. Так что кантианский принцип соотношения политики и морали имеет исконное и исходное значение.

Как же в таком случае объяснить тот факт, что политика имела и имеет не только кантианскую, но и макиавеллистскую форму проявления?

Попробуем ответить на этот вопрос, обратившись за помощью к историческому подходу.. На заре своей истории у человека дружественное, уважительное и даже любовное отношение к другим людям культивировалось лишь внутри семьи, рода и племени. Всё остальное было не более, чем окружающая человека и часто враждебная ему, среда. Совсем не случайно самоназвание ряда народностей в переводе означает – «человек». Так, например, «нивх» означает «человек». «нани» (нанайцы) – здешний человек, то есть – свой, родной, человек; самоназвание алеутов -  «анангин»,  происходит от «антангик», то есть "человек" и т.д.  Затрудняясь дать определение тому, что такое этнос, Лев Гумилев указывал на неоспоримое, что присутствует в нем: это – разделение на «своих» и не-своих». В своем этносе человеку уютно, он чувствует себя защищенным, в чужом же – всё наоборот. Свои – это люди, а все остальные – это либо не-люди, либо не очень хорошие люди. Главное же в том, что они чужие! С ними часто приходится воевать за постбища и пашни, за леса, полные дичи, и реки, полные рыбы.  Любить и уважать следовало лишь ближнего своего. Можно поэтому предположить, что политика, как совокупность правил и направленности общественных отношений, была и продолжительное время оставалась, в сущности своей, нравственной, но лишь по отношению к своим ближним.  «Дальних» же следовало остерегаться, они неприятны и непонятны. К ним, с целью сохранения и благополучия своих близких, не грех применять и коварство, и воровство, и убийства. То есть применять ту самую политику, которую мы и называем ныне макиавеллистской.  Впрочем, эта политика, как можно видеть, тоже нравственна, но как бы «навыворот»: нравственно для своих относиться безнравственно  к чужим. Как это там  индеец объяснял белому человеку,  хорошо это или плохо – украсть чужую жену?

 Таким образом, то, что сейчас мы называем «двойным стандартом», издавна было делом обычным и удивления ни у кого не вызывало. Порой мне кажется, что и сейчас-то неприятно удивляются этой двойственности лишь пострадавшие от неё.

Однако все это – до поры, до времени.   Чем крупнее и ближе друг к другу, с возникновением цивилизации и государственности, становились сообщества людей, тем более широким становилось понятие «ближние». И это количественное изменение постепенно уготавливает изменение качественное.

 Человечество на наших глазах мучительно глобализируется, становится одной большой семьей, одним родом-племенем. То есть человечество  становится человечеством. И поэтому макиавеллистский тип политики должен безвозвратно исчезнуть.

Иисус Христос учил людей очень сложной для большинства из них  необходимости: возлюбить врагов своих. И в этом учении содержится великая и святая мудрость: все люди – братья и поэтому врагов не должно быть вообще. Но увидеть то, что еще лишь должно быть, дано далеко не каждому.

И тем не менее, вперед смотреть надо. Современные мысль и деяния должны опережать неизбежное и приближать момент его осуществления.  Всеобщее, то есть международное, право должно воплощаться в законодательстве, создаваемом для всех и по одному стандарту. Сильный не должен навязывать слабому свою волю и свое толкование закона.

Резюмируя сказанное, мы должны признать, что учение Канта о категорическом императиве и «Вечном мире» отнюдь не утопично, а полностью адекватно процессу становления человечества как единой семьи, в которой по закону отрицания отрицания кантианский тип соотношений политики и морали станет единственно возможным.

Разумеется, это лишь принципиальная и поэтому - достаточно схематично выраженная мною тенденция предстоящего развития. И прежде всего, - потому, что дело единения усложняется тем, что и внутри любого государства и любого сообщества выделяется немало конфронтирующих друг с другом «своих» и «чужих», которые объединяются лишь перед угрозой потери одинаковой для них общности. Надо думать, рецидивы реанимации макиавеллистского подхода какое-то время будут давать о себе знать и даже в объединенном человечестве.

И теперь о содержательном сходстве  двух противоположных типов соотношения политики и морали – с философским миропониманием Эмпедокла. Разве вы не заметили еще этого сходства? Разве, в принципе, речь и там и там не идет об одном и том же? Ведь переход к кантианскому типу внутренней и внешней политики как раз и будет означать окончательный, а не временный, переход от господства Вражды к господству Любви. Именно в таком направлении  должна преобразиться вечная патовая ситуация, рисуемая  Эмпедоклом, если ее заменить целенаправленным эволюционным процессом вырастания Добра из Зла, вырастания диалектики любви и сотрудничества (Г.С.Батищев) - из диалектики вражды и борьбы, нацеленной на взаимное уничтожение.