"Женщина - это первая религия для мужчины" - конечно глупость, не может объект полового религией быть. "секс без любви невозможен, скоро ты поймешь это, как и я поняла однажды, а я люблю тебя, люблю и хочу…" - апофигей, услышать такое от не имеющей либидо, даже не верится что такое бывает на самом деле.

Наш гуманистический век пропитан ложью о всеобщем равенстве, о равенстве перед кем? – да, я не понимаю всю эту необходимость провозглашения прав и свобод! ибо на свободу нужно иметь не только право, прописанное в Конституции, – подлинную свободу дарует то самое право, которое опирается на действительную величину твоего фаллоса, - успокойтесь – фаллос не тождественен физическому члену, это уровень либидо, уровень, согласно которому и выстраивается «табель о рангах» человеческих взаимоотношений, ведь каждому, кто не хочет себя обманывать, прекрасно известно, что есть самцы, имеющие гораздо больше прав на твою самку, это инстинктивно чувствует и сама самка и только нормы морали могут сдержать естественный ход вещей, вызывая нарушения всех уровней бытия – от мировоззрения до физических болезней; «мы все глядим в Наполеоны», но это лишь амбиции, и горе тому, чьи амбиции не совпадают с уровнем энергии; ведь кем я был до того мартовского вечера, когда прозвучали заветные слова паршивки Кати, волшебное заклинание этой прекрасной, чудовищно прекрасной ведьмы: я сейчас без трусиков… - нет, не набьет мне эта магическая формула оскомину, ведь до нее я был жалким романтиком Костей Треплевым, нелепым Мальволио в желтых чулках с подвязками крест накрест, убогим Пьеро, и имя им – Омега, отщепенец, не имеющий прав на самку… он может писать оды, вздыхать под балконами и петь сладкозвучные серенады, но вот приходит Арлекин и, не говоря ни слова, овладевает Коломбиной, и она чует всем нутром своим, что Арлекину не нужны слова и рифмы, она просто обязана ему отдаться, и пускай Пьеро, если он совершенный идиот и не понимает, что его амбиции – лишь фикция, хоть даже и обоснованная каким угодно законом, бежит топиться или вешаться от горя, имя которому глупость и ложь; и у Пьеро есть шанс повстречать Коломбину-трамплин, попасть в минуту благости, а когда у нее бывают другие минуты? – на глаза Великой Богини, Великой и Ужасной Матери, которая сделает из него сына-любовника, и тут уж либо ты будешь использован и кастрирован, либо вступишь на лестницу, также ведущую на эшафот, но это эшафот, на котором приносят в жертву королей, альфа-самцов; в чем разница? – спросите вы, и я отвечу: в длине и, главное, красоте пути…
Женщина - это первая религия для мужчины, в которой первым его божеством становится Богиня-Мать, которую Толковательница иногда называла подавляющей силой бессознательного, имея в виду ее пожирающий, разрушающий лик, образ злой матери или покрытой пятнами крови богини смерти, чумы, голода, потопа, силы инстинкта или наслаждения влекущего к разрушению, в другое время она является совершенно иной, она предстает, как изобилие и достаток, она уже дарительница жизни и счастья, наивысшего счастья, которое только может изведать смертный, она - плодородная земля, рог изобилия ее плодотворного лона не имеет дна, она выражает инстинктивное знание человечества о глубине и красоте мира, великодушии и милосердии Матери-Природы, которая изо дня в день выполняет обещание искупления и воскрешения, новой жизни и нового рождения, - такой предстала мне Катя в парадной на Песочной набережной, несмотря на всю нелепость окружающего пейзажа: вместо фонтанов и павлинов – осколки бутылок и окурки, такой она представала мне великое множество раз, и я, ставши уже не омега, но гамма-самцом – как блестяще все-таки провела эту инициацию, этот перевод на новый уровень бытия моя богиня, впрочем в Средние Века подобных богинь сжигали сотнями тысяч, трусливые отцы церкви, эти несчастные омега и гамма самцы, типа Иоанна Златоуста, который написал однажды: «что такое женщина как не враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, желательное бедствие, домашняя опасность, усладительный вред, зло природы, окрашенное в красивые краски», и даже многомудрый Пифагор, познавший гармонию сфер – и он боялся, произнося: «есть хороший принцип, который создал порядок, свет и мужчину, и есть плохой принцип, который создал хаос, тьму и женщину", - все они дрожали за свой фаллос, боясь оскопления, и невдомек им было, что фаллос – анонимен, что они лишь носители, но не властители его, ибо властительница одна во все времена; так вот, будучи уже гамма самцом, я, испытывая муки ревности и ненависти, ухитрился каким-то задним умом учуять, что она – не моя самка, она может лишь снизойти до меня, отдаться мне, как одному из многих, кому она дарила не только тело свое, но и любовь, она была волшебным существом;....

Я неизменно робел, встречая Катю перед лекцией, стыдливо опускал глаза, бормотал: привет, стараясь скорее проскользнуть мимо, я боялся своих запретных желаний, почему запретных? – да потому, что догадывался, только интуитивно, что желать ее – альфа самку, мне – омеге – не по рангу, она смеялась, в ее глазах неизменно был вызов и еще какое-то лукавство, но никогда в них не было презрения, как будто бы она прекрасно понимала, что со мной происходит, понимала, как заботливая мать; на этой стадии развития наших отношений, ведь они уже развивались и шли полным ходом, независимо от того, что между нами не случилось с первого дня учебы и до февраля, то есть, более пяти месяцев, ни одного более-менее продолжительного разговора, и кто придумал, что для отношений нужны разговоры? – мы пронизаны отношениями, важнейшими для нашей судьбы, для формирования наших ценностей, для глубочайшей палитры чувственно-интуитивного восприятия, насквозь, тысячами, сотнями тысяч отношений, даже с теми, с кем ни разу не встречались, и не встретимся, это могут быть не только живые люди, или даже исторические фигуры, но и выдуманные персонажи, герои книг и фильмов, сказок и мифов, которые стоят за всеми теми внутренними голосами и молчаливыми взглядами, с помощью которых мы оцениваем себя самих, не лишним будет даже сказать, что мы связаны отношениями, значимыми и эмоционально окрашенными, со всеми и со всем в Поднебесной; так вот, на этой стадии наших с Катей отношений, правил образ Матери Богини с Божественным Младенцем, - так рассуждала Толковательница, и у меня не было причин не соглашаться с ней, - в этой стадии, сотканной из моих вожделений, страхов и неловкостей, я являл нуждающуюся и беспомощную сущность ребенка, Катя же – защитную сторону матери, ее милосердие и всепрощение - за ними стояло нечто большее, чем простое понимание моей застенчивости:...

...мудрость тысячелетий,запечатленная в ваших генах, подсказывала, что подростки, выбранные Матерью, в качестве своих любовников, могут оплодотворить ее, они могут даже стать богами плодородия, но фактически они остаются лишь фаллическими супругами Великой Матери, трутнями, служащими пчелиной матке, их убивают, как только они выполнят свой долг оплодотворения, так и любой влюбленный подросток предчувствует гибель, он должен будет умереть, Великая Мать убьет его, чтобы воскресить в качестве мужчины, однако последнее не гарантировано, поэтому страх подростка оправдан: его жертвоприношение, смерть и воскрешение – все это ритуальные центры всех культов жертвоприношений, а что, по-вашему, такое пубертатный кризис, как не своеобразное жертвоприношение? – пубертатный, но… - да, не удивляйтесь, он может быть растянут во времени вплоть до самой старости и ваше счастье, что с вами эта смерть и возрождение случились в семнадцать.. – восемнадцать, в марте мне было уже восемнадцать, - ах извините, пойдемте попьем чаю… и вот мы шли на кухню,...
...голос Толковательницы убаюкивал, унося куда-то в доисторическое прошлое, туда, где человечество было девственно и невинно, несмотря на все кровавые жертвоприношения;...
...голосом Толковательницы: так вот, ваше подростковое эго трепетало от священного ужаса, в то время, как ваше младенческое эго, подобно маленькому Гору, сыну Исиды, Гиацинту, Дионису, Меликерту, сыну Ино, подобно бесчисленному множеству других любимых детей, а попробуйте сказать, что вы не были любимы, младенческое ваше эго не знало еще никакого конфликта, для него Великая Богиня все еще оставалась благодетельной родительницей и защитницей, и как это ни странно звучит, действительно Мадонной… Я вспоминал глаза Кати, когда она отдавалась, таких глаз я больше не видел ни у кого, разве что у Маргариты, да и то не всякий раз, в глазах Кати, даже в момент самого пика наслаждения, а она могла при этом кричать и судорожно цепляться пальцами за простыню или что там попадет под руку, царапать мне, или кому-то еще спину, но в глазах ее не было ни боли, ни животной ярости, ни обиды, ни прочих атрибутов ненависти к мужчинам да и к миру вообще, которая преобладает у большинства представительниц прекрасного пола, Катины глаза неизменно улыбались и светились наслаждением, счастьем, благодарностью, любовью, душа моя оттаивала, и во мгновения созерцания этого сияния наслаждения, счастья и любви, исходившего из ее глаз, я прощал ее за все, за то, что считал тогда предательством, ****ством, изменами, прощал, только вот прощение длилось, увы, недолго; Мадонна, Мадонна, шептал я, слушая Толковательницу и вспоминал те ядовитые чувства, которые испытал, когда в ноябре восемьдесят первого по курсу впервые пополз слух, распространяемый такими же, как я «хорошими мальчиками» с нечистыми помыслами, о том, что с Катей переспала уже половина факультета, не говоря уже о преподавательском составе, что-то во мне сопротивлялось этим слухам, а что-то, напротив, злорадствовало, подогревало во мне мстительные чувства ко всему, что связано с женщинами, все бабы шлюхи – вот какое убеждение мне хотелось отстоять для чего-то, видимо, и для того, отчасти, чтобы хоть как-то оправдать в своих глазах и глазах товарищей по несчастью участь омега самца; мы как-то стояли в институтском коридоре и обсуждали девчонок, обсуждали с видом надменным, будто познали уже жизнь во всех ее красках и, кажется, я тогда небрежно бросил что-то, типа: Катька-то? да она любому отдастся за три копейки! – и в этот момент случилось пройти мимо нашей троицы Пашке Чугунову, вот это был несомненно уже альфа самец! - тогда я этого, конечно же не понимал, но чувствовал его превосходство, хотя и ростом он был ниже меня и телосложением особым не выделялся, он услышал мои слова, подошел, сгреб меня за шкирку и глядя снизу вверх презрительно, процедил сквозь зубы: что же ты, сука, сам три копейки не заплатишь? жмотишься или трусишь? – потом совершенно серьезным тоном: еще услышу от тебя что-нибудь про Катюху – прибью урода! – за этими словами последовал короткий, не очень сильный, но отчего-то безумно обидный щелчок его кулака по моему подбородку, я мог бы дать сдачи, я превосходил его по силе мускулов, но я не сделал этого, и товарищи мои тоже стояли, пристыжено опустив глаза; Пашка не оглядываясь, удалился. Тут же вспоминается еще один подобный случай, уже в конце ноября, я, правда тогда помалкивал; это был мой первый выход в «свет», в нашу общагу, туда где вино и девочки, а я боялся не только Катю, но молодых женщин и девушек вообще, чувствуя себя неловко, я приготовился блеснуть красноречием и, преодолевая робость, рассказать что-то на мою излюбленную тогда тему о «летающих тарелках»,... ...некоторые парочки сидели в обнимку, кто-то целовался, иные пары выходили и возвращались через минут двадцать раскрасневшиеся, я смекал, что к чему, пил еще больше, становился еще угрюмее - все это было мне не по плечу; Катя была среди нас всего полчаса, я боялся встретиться с ней взглядом, а потом она внезапно исчезла; из соседней комнаты долго раздавались стоны и крики, скрип кроватей: что у вас там происходит? – поинтересовался кто-то из ленинградцев, чуждых атмосфере общежития, ему ответил Жорка Артамонов, который изрядно уже «принял на грудь»: да это Конь с Вовчиком Катьку дерут! – он хотел, было увенчать эту реплику скабрезным смешком, но не успел: тот же Пашка Чугунов мгновенно оказался рядом с ним и с размаху въехал Жоржику кулаком по чайнику: сверху вниз загасил, Жоржик сполз на пол, оглушенный ударом, без единого звука, на минуту воцарилась тишина, потом опять полилось разливанное море Портвейна, а тут еще и водочку принесли, веселье продолжалось, на тему Катиных похождений было наложено однозначное табу, а я – несчастный Пьеро, - выскочил из комнаты и бросился к выходу из общаги, едва сдерживая слезы, я ведь был влюблен в нее, и все эти слухи про «три копейки» - я не верил в них всерьез, я до того лишь рисовался перед дружками, такими же маменькиными сыночками, а тут в ушах моих стоял стон ее наслаждения, да еще, судя по словам Жоры, уж он-то был в курсе жизни общаги, - наслаждения сразу с двумя – прыщавым Конем и долговязым Вовчиком; первой моей мыслью было броситься под колеса трамвая, вместо этого, отрезвленный холодным осенним ветром, я поймал такси и поехал домой, плакать и отчаянно мастурбировать, я еще долго буду поступать подобным образом, и что же это была за Мадонна? – была, была она Мадонной, чистой, невинной, любящей, понял я это в тот вечер при свечах у Толковательницы и снова плакал, но были это уже другие слезы, слезы исцеления и прощения, я ведь себя простил тогда, прежде всего…
... в голове кипели сотни обидных слов, ругательств, возгласов недоумения, вопросов, и где-то под спудом всего этого – признание в любви, которое она так никогда и не услышит от меня. Я, несмотря на холод и озноб, а тут еще заморосил мелкий дождик, ощущал близко ее пьянящее дыхание, упругое тело, вспоминал минуты сказочной близости и предательская плоть брала свое, я пытался отодвинуться, но она прижалась еще крепче, и мне, ко всему прочему стало еще и неловко… Ты хочешь еще, милый? – слово «милый» царапнуло по душе бритвой, ни одна девушка еще не называла меня так, но именно она, я уверен, называла милыми сотню, а то и больше парней; вспомнился разговор с приятелем после новогодних праздников, он спросил тогда: что бы ты сделал, если бы влюбился, стал бы гулять с девчонкой, а потом узнал, что до тебя у нее уже кто-то был, ну со всеми делами? – тогда не раздумывая, я ответил: бросил бы ее тут же – не нужна мне ****ь! – о, какой невинной мне предстала эта ситуация, по сравнению с той, в которую я вляпался… конечно, я хотел ее, безумно хотел еще и еще, но разве мог я тогда честно ответить «да»? – вместо этого бесхитростного ответа я промычал: но ты же меня не любишь! у тебя ведь были парни до меня, я знаю! - это вот я знаю должно было, как мне казалось, прозвенеть, как пощечина, я вложил в это я знаю всю обиду, всю ревность, и слава богу, что вложил, что сделал этот выстрел, мне стало легче, а она не только что не заметила, нет, не заметить мою интонацию эта потрясающая девушка, эта умничка не могла, она пропустила эту энергию мимо, не возвращая ее мне обратно, она позволила мне этот маленький катарсис, хотя катарсисом это можно назвать лишь в насмешку, я чуть-чуть выпустил пар и за счет этого не взорвался, Катя же опять рассмеялась, но ее смех не был насмешкой над моей глупостью, над моей броней оценок и суждений, ее смех был разрешением для меня быть таким, как я есть, это был акт любви, да и слова произнесенные ею затем, хоть и ввергли меня в ступор, но дошли до какой-то крохотной моей частички и это было залогом спасения, залогом того, что несмотря на шок, на крушение всех ценностей и идеалов, душа моя приняла решение все-таки жить, как и много раз позже: милый мой Сашка, да разве бывает секс без любви? – и, видя мое недоумение и готовность горячо возражать, прижав пальчик к моим губам: запомни, запомни крепко – секс без любви невозможен, скоро ты поймешь это, как и я поняла однажды, а я люблю тебя, люблю и хочу…
Что бы там ни было, но после первых нескольких встреч с Катей мне пришлось встать на горло собственной ревности и самолюбию, она однозначно дала мне понять, что исключительно моей она никогда не будет, да и с какой стати? - сейчас я с усмешкой вспоминаю свои терзания, то, как я доводил себя до невменяемости, самоуничижения, близости к суициду, мы были абсолютно в разных категориях, я только что оперившийся мальчишка, делающий первые шаги в самостоятельную жизнь и она, почти королева, способная увлечь и свести с ума любого самого матерого мужчину; удивительно другое: почему, имея столь широкий выбор, а окружали ее действительно шикарные мужчины, это я сейчас понимаю, она в течении почти семи лет носилась со мной так, как будто я был ее сыном или любимым учеником, все остальные ее связи были кратковременны и не продолжались дольше одного-двух месяцев, не говоря уже о великом множестве однократных связей; зачем пустилась она за мною в Афган и потом еще несколько лет мыкалась вдали от Родины, только чтобы я не пропал на чужбине, у нее-то были все шансы прекрасно устроиться где бы она не пожелала; Толковательница говорила о том, что Катя, как и положено Великой Богине, путешествовала за фаллосом, но если фаллос анонимен, его можно найти где угодно, тут явно была какая-то загадка, которая и Толковательнице была не по зубам, и хотя она предлагала еще ряд версий, все они казались мне неубедительными, разве что про нарциссизм любовников Великой Богини…
http://www.proza.ru/2009/05/15/596 Василиск странная повесть о сексе и Dasein