Европейская метафизическая мысль – даже тех мыслителей, которые пытаются доказать или объяснить существование и природу Бога или Абсолюта – ни в своем методе, ни в своих результатах не проходит дальше интеллекта. Однако интеллект не способен на знание высшей Истины; он может лишь блуждать в поисках Истины, и улавливая ее фрагментарные репрезентации, не ее саму, пытаться сложить их вместе. Разум не может достигнуть Истины; он может лишь возвести сконструированную фигуру, пытающуюся представить ее, или комбинацию фигур. Финалом европейской мысли, поэтому, должен быть Агностицизм, провозглашенный или подразумеваемый. Интеллект, если он идет искренне до своего собственного конца, должен повернуться и отрапортовать: “Я не могу знать; здесь есть или, по крайней мере, мне кажется, что здесь может быть или даже должно быть Что-то запредельное, некая высшая Реальность, но о ее истине я могу лишь рассуждать; она либо непостижима, либо не может быть познана мной”. Или, если на его путь упал свет из того, что находится за его пределами, он может сказать: “Есть, вероятно, сознание, находящееся за пределами Разума, ибо я, кажется, уловил его проблески и даже получил из него указания. Если это находится в контакте с Запредельным или если это и есть само сознание Запредельного и вы можете отыскать какую-то дорогу, по которой сможете прийти к нему, тогда это Что-то может быть узнано, но только так, а не иначе”.

Всякий поиск верховной Истины через один интеллект должен завершиться либо в Агностицизме такого рода, либо же в некой интеллектуальной системе или в сконструированной разумом формуле. Таких систем и формул были сотни, и могут быть сотни еще, но ни одна не может быть окончательной. Каждая может обладать своей ценностью для ума – и различные системы с их противоположными выводами могут представляться равнозначными для умов одной силы и компетенции. Вся эта работа размышления имеет свою пользу, тренируя человеческий ум и помогая сохранить перед ним идею о Чем-то за пределами и о Высшем, к чему он должен повернуться. Но интеллектуальный Рассудок может лишь неясно указывать на него или ощущать, продвигаясь к нему вслепую, или же пытаться отметить частные и даже конфликтующие аспекты его проявления здесь; он не может войти в него и знать его. И так долго, пока он остается во владениях одного интеллекта, беспристрастное размышление надо всем, что он думал или искал, постоянное привнесение идей, всевозможных идей и формаций того или иного философского убеждения, мнения или заключения – это все, что может быть сделано. Такого рода беспристрастные поиски Истины были бы единственно возможной позицией для любого широкого и пластичного интеллекта. Но любое заключение, достигнутое таким образом, будет лишь спекулятивным; оно не может иметь духовной ценности; оно не будет давать решающего опыта или духовной несомненности, которых добивается душа. Если интеллект является нашим высшим возможным инструментом и не существует иных средств достижения надфизической Истины, тогда благоразумный и широко простирающийся Агностицизм должен быть нашей окончательной позицией. Те вещи, что находятся в проявлении, могут, в какой-то степени, быть узнаны, но Всевышний и все, что находится за пределами Разума, должно оставаться непостижимым вовеки.

Если бы дух сомнения мог быть побежден аргументом, это еще как-то оправдывало бы требование рассеять его удовлетворяющей логикой. Но дух сомнения сомневается ради себя, ради самого сомнения; он просто использует разум как инструмент именно своей дхармы, и ни в малейшей степени не стремится, как думает разум, искренне разрешить свои подлинные и не утихающие сомнения. Ментальные позиции всегда отличаются; более того, хорошо известно, что люди могут выдвигать аргументы до бесконечности, так и не убедив другую сторону. Если кто-то преодолевает свои фундаментальные сомнения, это происходит благодаря росту психического в нем или расширением его сознания, и не иначе. Но на вопросы, которые возникают из духа исследования, не агрессивного или напористого, а как части голода по знанию, ответить можно, однако “дух сомнения” ненасытен и неукротим.

Это лишь если есть более великое сознание за границами Разума и оно доступно нам, можем мы знать и войти в высшую Реальность. И интеллектуальная спекуляция, логическое рассуждение, существует или нет такое более великое сознание, не может увести нас далеко. Что нам нужно, так это найти способ достижения того сознания, войти в него, жить в нем. Если мы может достигнуть его, интеллектуальная спекуляция и рассуждение неизбежно должны опуститься до более чем второстепенного места и даже утратить сам смысл своего существования. Философия, интеллектуальное выражение Истины, могут остаться, но, главным образом, как средство выражения этого более великого открытия и выражать столько от его содержания, сколько вообще может быть выражено в ментальных терминах для тех, кто еще живет в ментальном уме.

Это, как видите, отвечает на ваше замечание относительно западных мыслителей, Брэдли и других, которые пришли через интеллектуальное размышление к идее об “Ином за пределами Мысли” или попытались, подобно Брэдли, выразить свои заключения касательно этого в терминах, напоминавших некоторые выражения в Арье. Это идея сама по себе не нова; она стара как Веды. Она была повторена в других формах в буддизме, христианстве, гностицизме, суфизме. Обычно, ее открывали не с помощью интеллектуальной спекуляции, ее, обычно, открывали мистики, следующие внутренней духовной дисциплине. Когда где-то между седьмым и пятым веком до н.э. и на Западе, и на Востоке люди стали интеллектуально осмыслять это знание, это Истина выжила на Востоке; на Западе, где интеллект стали принимать за единственный или высший инструмент открытия Истины, она стала исчезать. Но и там она постоянно пыталась вернуться; неоплатоники приносили ее назад, и сейчас, похоже, неогегельянцы и другие (например, русский Успенский и один или два, я полагаю, немецких мыслителя), кажется, тянутся к ней. Но различие еще остается.

На Востоке, особенно в Индии, метафизические мыслители попытались, как и на Западе, определить природу высшей Истины интеллектом. Но, прежде всего, они ставили ментальное размышление как инструмент открытия Истины не на первое, а на второе место. Первое место всегда отдавалось духовной интуиции, озарению и духовному опыту; интеллектуальный вывод, противоречащий этому высшему авторитету, считался не имеющим ценности. Во-вторых, каждая философия вооружалась практическим способом достижения высшего состояния сознания, так, что даже когда начинали с Мысли, целью было достижение сознания, находящегося за пределами ментального мышления. Каждый основатель философии (как и продолжатели его работы или его школы) был мыслителем-метафизиком и одновременно йогином. Те же, что были лишь философами-интеллектуалами, уважались за их ученость, но никогда не считались открывателями истины. И те философии, которые не обладали достаточно мощными средствами достижения духовного опыта, вымирали и становились предметами прошлого, потому что не обладали динамикой, необходимой для духовного открытия и реализации.

На Западе все обстояло наоборот. Мысль, интеллект, логическое рассуждение все более и более рассматривались как высшее средство или даже как высшая цель; в философии Мысль становится всем и вся, началом и концом. Именно интеллектуальным размышлением и спекуляцией должна быть открыта истина; даже духовный опыт должен был подвергнуться испытанию интеллектом, если он претендовал на то, чтобы его считали ценным – точно противоположно индийской позиции. Даже те, кто видел, что ментальная Мысль должна быть превзойдена, и кто допускал супраментальное “Иное”, похоже, не избегли ощущения, что именно через ментальную Мысль, сублимирующую и трансформирующую себя, должна быть достигнута эта более высокая Истина, а это ментальная ограниченность и неведение замещены ею. И опять же, Западная мысль перестала быть динамичной; она искала теории, не реализации. Она еще оставалась динамичной у древних греков, но служила, скорее, целям моральным, эстетическим, чем духовным. Позднее она стала еще более чисто интеллектуальной и академической; она стала голой интеллектуальной спекуляцией без каких-либо практических путей и средств достижения Истины духовным экспериментом, духовным открытием, духовной трансформацией. Если бы здесь не было этого различия, то искателям, подобным вам самим, незачем было бы поворачиваться к Востоку за руководством; ибо в чисто интеллектуальном поле западные мыслители столь же компетентны, как и любой восточный мудрец. Именно духовный путь, дорога, которая ведет за пределы интеллектуальных уровней, проход из внешнего существа к глубочайшему Себе были утрачены сверхинтеллектуальностью разума Европы.

Это не “продумыванием” всей реальности, а изменением сознания можно пройти из неведения к Знанию – Знанию, благодаря которому мы становимся тем, что мы знаем. Пройти из внешнего к прямому и сокровенному внутреннему сознанию, расширить сознание за границы эго и тела, поднять его внутренней волей, стремлением и раскрытием к Свету, пока оно не пройдет в своем восхождении за пределы Разума, приносить вниз нисхождение супраментального Божества через самоотдачу и сдачу с последующей трансформацией разума, жизни и тела – это является интегральным путем Истины.1 Именно это мы называем Истиной здесь и ставим своей целью в нашей йоге.