Руссо не ощущает разницы между договором и правом, "право" не "договорная" форма взаимоотношения, и где договор всегда может быть нарушен или пересмотрен, и поэтому казнь не может быть обоснована правом, а только "установлением" уголовного закона в государстве, и которое отличается от договора, где всегда есть "равные", а также и от права, которое выше и "установления", и договора. Если бы право было ниже уголовного закона, то никогда бы не было перемен способов управления в государстве, а значит и прогрессивных перемен в жизни граждан. Преступность в государстве и указывает на неблагополучное управление, и казни не могут изменить этого положения, а значит они не имели смысла, кроме воздействия на религиозные воззрения толпы и страхов её, а из опыта страхов рождалось и ужесточение законов, и разумеется наглость законодателей, которые всегда были холуями сильных людей в "правлении". Почему например Путин во время своего длительного "правления" и закручивал гайки, это действие и вытекает из вышесказанного, а законодатели были холуями только, чем утесняли гражданское право. "Установление" уголовного закона и отделяет право от общественного договора, делая тем "право" гражданина независимым от любого договора, а иначе уголовный закон всё время бы подавлял "право" гражданина как сейчас и происходит при либерал-фашизме. Сейчас общественный договор явно недостаточен для граждан, и поэтому преступность всё больше заставляет ужесточать уголовные законы, тогда как гениальная "идея права" у Руссо великолепно изложена была ещё в эпоху Просвещения (http://philosophystorm.org/russo-ideya-prava).

Общественный договор имеет своей целью сохранение договаривающихся. Кто хочет достичь цели, тот принимает и средства ее достижения, а эти средства неотделимы от некоторого риска, даже связаны с некоторыми потерями. Тот, кто хочет сохранить свою жизнь за счет других, должен, в свою очередь, быть готов отдать за них жизнь, если это будет необходимо. Итак, гражданину уже не приходится судить об опасности, которой Закону угодно его подвергнуть, и когда государь говорит ему: "Государству необходимо, чтобы ты умер", - то он должен умереть, потому что только при этом условии он жил до сих пор в безопасности и потому что его жизнь не только благодеяние природы, но и дар, полученный им на определенных условиях от государства. Смертная казнь, применяемая к преступникам, может рассматриваться приблизительно с такой же точки зрения: человек, чтобы не стать жертвой убийцы, соглашается умереть в том случае, если сам станет убийцей. Согласно этому договору, далекие от права распоряжаться своей собственной жизнью люди стремятся к тому, чтобы ее обезопасить; и не должно предполагать, что кто-либо из договаривающихся заранее решил дать себя повесить. Впрочем, всякий преступник, посягающий на законы общественного состояния, становится по причине своих преступлений мятежником и предателем отечества; он перестает быть его членом, если нарушил его законы; и даже он ведет против него войну. Тогда сохранение Государства несовместимо с сохранением его жизни; нужно, чтобы один из двух погиб, а когда убивают виновного, то его уничтожают не столько как гражданина, сколько как врага. Судебная процедура, приговор это доказательство и признание того, что он нарушил общественный договор и, следовательно, не является более членом Государства. Но поскольку он признал себя таковым, по крайней мере своим пребыванием в нем, то он должен быть исключен из государства путем либо изгнания как нарушитель соглашения, либо же путем смертной казни как враг общества. Ибо такой враг - это не условная личность, это - человек; а в таком случае по праву войны побежденного можно убить. Но, скажут мне, осуждение преступника есть акт частного характера. Согласен: потому право осуждения вовсе не принадлежит суверену; это - право, которое он может передать, не будучи в состоянии осуществлять его сам. Все мои мысли связаны одна с другою, но я не могу изложить их все сразу. Кроме того, частые казни - это всегда признак слабости или нерадивости Правительства. Нет злодея, которого нельзя было бы сделать на что-нибудь годным. Мы вправе умертвить, даже в назидание другим, лишь того, кого опасно оставлять в живых (69). Что до права помилования или освобождения виновного от наказания, положенного по Закону и определенного судьей, то оно принадлежит лишь тому, кто стоит выше и судьи и Закона, т. е. суверену; но это его право еще не вполне ясно, да и случаи применения его очень редки. В хорошо управляемом Государстве казней мало не потому, что часто даруют помилование, а потому, что здесь мало преступников; в Государстве, клонящемся к упадку, многочисленность преступлений делает их безнаказанными. В Римской Республике ни Сенат, ни консулы никогда не пытались применять право помилования; не делал этого и народ, хотя он иногда и отменял свои собственные решения. Частые помилования предвещают, что вскоре преступники перестанут в них нуждаться, а всякому ясно, к чему это ведет. Но я чувствую, что сердце мое ропщет и удерживает мое перо; предоставим обсуждение этих вопросов человеку справедливому, который никогда не оступался и сам никогда не нуждался в прощении. Жан Жак Руссо. Об общественном договоре